Взятка Харону

Адам на миг вернулся в прошлое, когда он оставил бесполезные консультации медицинских светил и окончательно распрощался с надеждой на выздоровление. За несколько дней он проштудировал целую стопку книг, в которых человек шёл на тысячу уловок, создавая различные модели существования после смерти. Трудно сказать, чем конкретно привлекла его греческая мифология. Может, тем, что она не пугала крайностями. Да, сумрачно, да, плохо, да, забвение желаний, то есть потеря личности. Последний постулат связывался с многочисленными древними и новейшими представлениями о том, что психическая энергия индивидуума растворяется в некоем всеобщем поле... Словом, он сделал выбор, купил обол и даже переехал в Италию, к озеру Аверн, где, по преданию, находится один из входов в Аид... Когда Адам однажды ночью вдруг осознал, что не спит, а идёт, спотыкаясь о камни, по едва освещённой тропе, он понял: всё произошло именно так, как он предполагал. Спуск занял около двух часов. Люди шли молча, ошеломлённые случившимся, не зная – радоваться ли им, что полного небытия пока нет, или стенать о безвозвратно утерянном. Их шло человек пятьдесят, а может, и больше. Он различал только тени ближайших попутчиков. Время от времени кто-нибудь из женщин начинал плакать. Гермес грубовато подбадривал их, но и поторапливал. По-видимому, тропа не успевала пропускать всех усопших, однако вводить какие-либо новшества здесь или ленились, или их запрещал канон.

Плеснуло весло – Адам встрепенулся.

«Почему я ничего не предпринимаю? Противоположный берег всё ближе, а этот старец и не думает мне помочь! Неужто всё напрасно?! Все мои ухищрения, энергия, жизнелюбие... Неужто они не нужны этому миру? И зачем тогда душе иллюзия жизни? Чтобы погаснуть в лучах? Сначала стать бесплотной, затем равнодушной и беспамятной, то есть абстрактно мыслящей субстанцией, деталькой всемирной ЭВМ... Нет! Тысячу раз нет! Мерзкий старик, забывший вкус, цвет и запах жизни, чем тронуть твоё сердце?!»

– Ну, что же ты молчишь, истукан?! – вскричал Адам. Ярость и ужас овладели им. Берег, истоптанный миллионами ног и потому похожий цветом на старую кость, был уже совсем рядом. – Опять ты молчишь... Придумай что-нибудь! Мне страшно. Я не хочу туда, к теням, на асфоделевый луг... Там молчание и полное забвение... Перестань грести, старик!

– Чудак, – проскрипел Харон. – Ты просишь невозможного. Не в моих силах вернуть тебе жизнь, человек. Ты умер и погребён. Ещё никто из людей не восстал из гроба.

– Придумай что-нибудь! – Адам сполз с лавки, умоляя, протянул к старику руки. Колени его уткнулись на дне лодки в подстилку из мусора. Очевидно, там были отдельные волоски, упавшие с одежд странников в царство мёртвых, пыль с их обуви, превратившиеся в прах случайные вещи.

– Я могу тебе кое-что предложить, – задумчиво сказал Харон, и подобие улыбки искривило его рассечённую губу. – Но вряд ли ты согласишься. Это не жизнь – та, твоя... Однако ты мог бы жить воспоминаниями...

– Согласен, на всё согласен! – возопил Адам и стал рвать с груди мешочек с бриллиантами. – Уговорил-таки! Купил старика! – Он смеялся, как безумный, и не мог впопыхах ни снять мешочек, ни разорвать шнурок. Только не к теням!

– Не радуйся прежде времени. – Харон перестал грести. – И спрячь свои камни. Я уже говорил тебе: здесь они ничего не стоят.

– Что я должен сделать? – Адам замер, боясь разгневить всемогущего старца.

– Я устал грести без передышки. У меня болят руки. Кроме того, мне скучно. Все мои пассажиры или каменно молчат, или вопят и стенают. Садись рядом со мной – вот тебе весло! – и рассказывай мне о той жизни. Ты хорошо рассказываешь...

«Рядом с ним?.. Он что – издевается? Годами терзать себе душу воспоминаниями о радостях бытия, которые я так любил, и грести, грести, грести?! Сгорать в бесплодных мечтаниях о Невозвратном?! Только горячечным воображением рисовать себе дружеские пирушки и объятия Евы?! Забыть, что ты был обласкан миром, богат, знаменит?! И всё это – там. А здесь – вечное кружение между жизнью и смертью... Теперь мне ясно, почему давным-давно линия моей руки напугала гадалку... Самому добровольно обречь себя на вечную пытку?! Нет, ни за что! Уж лучше судилище... Лучше глотнуть из Леты...»

– Так я и знал, – вздохнул Харон и пошевелил веслом. Чёлн опять двинулся к берегу.

– Нет, нет! – Адам вскочил на ноги. Чёлн качнулся, и это новое движение показалось непривычным и странным в мире тысячелетнего порядка. – Я буду грести. И рассказывать буду...

Старец молча пожал плечами, подвинулся. Лицо его опять стало бесстрастно-отчуждённым.

Споткнувшись сначала о лавку, а затем о черпак, Адам поспешно ступил вперёд, не сел, а буквально упал рядом с перевозчиком.

Харон двумя взмахами весла повернул чёлн к тому берегу, откуда они только что приплыли. Там по-прежнему стояла толпа, которую привёл Гермес. Души ждали своего череда, чтобы, преодолев воды Стикса, превратиться в тени.

«Пусть будут муки, – подумал Адам. – Любые... Адские! Пусть сжигает меня огонь памяти... Зато останется душа. Больная, кровоточащая – живая душа!»