Я было хотел ответить, что должен еще раз все взвесить, подумать, посоветоваться… Но советоваться мне было не с кем, Мишенька торопил, я чувствовал себя, словно перекати-поле, которое никак не может зацепиться хоть за что-нибудь и на всех парах движется туда, куда ему двигаться вовсе не нужно. Деньги у меня с собой были, и я, покраснев, попросил у секретаря лист бумаги, который тот немедленно и вручил мне, не спрашивая, зачем он мне понадобился. Отвернувшись, я вытащил пачку сотенных долларов из внутреннего кармана пиджака, завернул ее в бумагу, взвесил в руке. Было невероятно жаль расставаться с приятностью этого веса. Я слышал, как за моей спиной посапывает Мишенька. В силу его ориентации, в которой я уже совершенно не сомневался, его сопение было отвратительным полунамеком. Я резко обернулся и протянул ему сверток:
– Вот, возьмите.
– Спасибо, – поблагодарил секретарь. – А вот и ваш документик.
И он подал мне список на двух листах. Покуда я просматривал номерной перечень с адресами участков. Мишенька переметнулся за свой стол и защелкал клавишами.
– Вас под каким именем вписать?
– В каком смысле?
– Я имею в виду: как организацию или как частное лицо? Если как частное, то пожалуйте паспорт, а потом надо будет предоставить устав организации, где будет ваша фамилия фигурировать.
– Как частное, – засуетился я, вытаскивая паспорт. – У меня организация в процессе оформления.
– Нет проблем. – Мишенька открыл мой паспорт и занес его данные в свой компьютер. – Ну что ж, – улыбнулся, – как будто все в порядке. Вот копия вашей заявки на участие с банковскими реквизитами. По ним перечислите депозит не позднее, чем за двадцать один день до дня аукциона. О! Простите! Я сумму не вписал. Позвольте-ка…
…Сумма показалась мне гигантской. Из здания неподалеку от Павелецкого вокзала, где размещался городской земельный комитет, я вышел в том самом подавленном состоянии, которое знакомо всякому, кто хоть раз долгое время лелеял мечту, а потом, узнав о ее стоимости, имел бледный вид. Закурив и подняв воротник, я двинулся в направлении метро, про себя ругая хитрых на выдумки чиновников и всякую петушню, невесть как пристраивающую свои вертлявые задницы в теплые кресла. Хотя как именно Мишенька это сделал, было до омерзения очевидно. Впрочем, мне-то какая разница? Не этот, так кто-то другой продал бы мне заветный список. Меня посетила шальная мысль посетить какую-нибудь газетенку, поведать ей о том, чему я только что стал свидетелем, но я тут же отмахнулся от мысли этой, словно от надоедливой мухи. Придет же такое в голову, в самом деле!
Машину я себе так и не купил, решив некоторое время не привлекать ничьего внимания. После вскрытия известного сейфа я всего боялся: боялся, что возникнут невесть откуда какие-нибудь Аллины кредиторы и потребуют с меня должок, боялся грабежа, боялся, что меня убьют. Я как следует не простился с тетей Цивой, и порой мне казалось, что она может кой-кого навести на мой след. Я все еще был одиночкой с большим наследством, и не более того. Вместе с мамой мы тряслись от страха, и кто-то из нас двоих обязательно находился в квартире, чтобы она не пустовала, ведь все деньги и прочие ценности из сейфа за диваном я, от нечего делать, перевез к себе домой и спрятал под половицей, для чего даже пришлось вскрыть несколько половых досок. Сделавшись, пусть косвенно, убийцей целой семьи, я получил в качестве кровавой мзды около N миллионов долларов, что было суммой поистине немыслимой, и у меня были причины для опасения. Я всегда ходил с оглядкой, я во всякий момент ожидал, что кто-то положит мне сзади руку на плечо и рука эта будет тяжела, словно она вытесана из камня. Все чаще меня посещала мысль о том, что необходимо как можно быстрее избавиться от этих денег, вложив их в дело, не держа их под скрипучей половицей, не подвергая риску жизнь. И было одновременно жутковато расставаться с ними, начиная то, что я сам для себя называл «большой игрой». Особенно жутко стало после посещения этого Ильи Кирилловича, которого я про себя прозвал «голубятником».