Взятка. Роман о квадратных метрах

Обычно на этом месте у настоящих строителей случается такой приступ смеха, что дрожат стены и вылетают стекла, они начинают громогласно ржать еще на середине анекдота, и если эта история не вызвала у вас даже самой маленькой улыбки, то вы явно трудитесь где-то далеко от стройплощадки и вообще вы маникюрша или юрист.

2

Пораженный синдромом муравья, позабыв обо всем на свете и не думая более о затратах, я ринулся регистрировать «Гринстрой». Всякий, кто хоть раз занимался созданием компании, знает, что путь может быть длинным, коротким и очень коротким. Очень короткий – означает «очень дорогой», но и сроки поджимали: до аукциона оставалось ровно сорок дней, а перечислить депозит нужно было не позднее, чем за три недели до дня торгов, значит, на все про все у меня оставалось совсем мало времени. Я, конечно же, успел, и хлопоты, которые некоторым кажутся невообразимо скучными, для меня были самыми приятными хлопотами на свете, ведь я начинал, если можно так выразиться, свой собственный дом, свою мечту. «Наконец-то что-то свое, наконец-то не буду ни от кого зависеть», – думал я тогда, и Боже мой, как же я заблуждался.

Благодаря проворным жуликам-взяточникам из различных государственных забегаловок, созданных государством ради того, чтобы как можно крепче и смачней поднасрать своим гражданам, все необходимые документы по «Гринстрою» были у меня на руках уже через неделю. Я нанял бухгалтершу, произвел в генеральные директора соседа-алкоголика, которому было все равно, лишь бы дали чуть-чуть на опохмел, завел счет в банке, выписал себе доверенность на единоличное пользование этим счетом, а сосед-алкоголик подмахнул ее, орошая свой закаленный желудок очередным стаканом белой заразы. Это был конченый человек, опустившийся почти до чрезвычайности. Когда-то он был токарем высшей квалификации, совершенно не пил, имел «жигуль», семью, путевку в заводской санаторий и производил впечатление очень счастливого человека. В его счастье, словно в носовой платок, высморкался Борис Николаич Ельцин с присными своими, и токарь высшей квалификации очень быстро из человека превратился в дерьмо. Его завод закрыли, он не смог устроиться по специальности, потыкался то тут, то там, дал слабину, начал пить и спился молниеносно за каких-то полгода. Жена тихо ушла от него, дети его не навещали, к нему зачастили аккуратные риэлторы с предложением поменять его московскую квартиру на такую же, но где-то в Кукуево, а он храбрился и посылал их на хрен. Дело попахивало скорым визитом деловитых пацанов на «бехах», которые проворачивали такие операции, как выселение одиноких пьяниц, на раз-два. Пьяниц потом находили по весне на лесных опушках под Москвой, а в квартире обживались новые жильцы, которым наплевать было на то, что тут было до их появления. «Ужасный век, ужасные сердца», ближнему насрать на ближнего, но я смог слегка затормозить падение бывшего токаря, заявил, что буду платить ему маленькую зарплату, обеспечивать водкой и жратвой. В ответ он должен был никуда не отлучаться из квартиры и никого кроме меня не впускать. Он согласился. Ему установили самую крепкую железную дверь, какую я только смог найти, на окнах наварили глухие решетки, ключи от двери я забрал себе и попросил маму приглядывать за соседской квартирой и подслушивать. Чуть какой шухер, пусть сразу звонит в милицию и говорит, что соседа убивают: генеральный директор был нужен мне живым хотя бы временно, а то мало ли что. Так я посадил своего соседа под домашний арест, чему тот был несказанно рад. У него уже начиналась первая стадия шизофрении – естественного для многих алкоголиков финала, и я без труда убедил его в том, что его хотят похитить инопланетяне, разрезать вдоль и поперек, вытащить его железы и на их основе сделать в пробирке нового Гитлера.

– Не позволю! – рычал отставной токарь. – Я им, блядь, покажу Гитлера! У меня батя в сорок первом!

– Поэтому лучше дома сидеть, – увещевал я его. – Отсюда они тебя забрать не смогут.

Сосед кивал, чесал яйца сквозь расползавшуюся ткань древних «тренировочных», настороженно водил налитым зрачком по темным углам:

– Славка, ты меня точно спасешь? Точно не позволишь из меня Гитлера нар'oстить?

Почему именно «нар'oстить», я так никогда и не узнал. Вместо этого я вскрывал для него консервные банки шпрот и тушенки, наливал в стакан портвейн «три топора», подвигал угощение поближе:

– Христом Богом клянусь, дядь Дим.

– Ишь ты! – крякал сосед, вливая в глотку портвейновидную бормотуху. – Забирает, сука. Гитлера им, мать их переети…