Взятка. Роман о квадратных метрах

…Кто это придумал, называть шлюхой женщину, которая слаба на передок? Нет таких. Не бывает, кроме профессионалок, само собой. Просто женщина, которая дает всем направо и налево, – она ищет. А что именно, она не знает. Ее ебливость – это способ заявить о себе миру, это такой способ самопрезентации, она этим доказывает сама себе, что может быть любимой и желанной и не только этим мальчиком,

но еще и этим чуваком,

и этим профессором,

и этим водителем автобуса,

и этим промискуитетчиком,

и этим пикапером,

и этим энтомологом, который давно бросил ловить бабочек, а занимается теперь модным бизнесом – толкает дурь через интернет-магазин и подвизался в черном пиаре, носит эспаньолку и умопомрачительные ботинки от Крокетта и Джонса по тысяче долларов за пару. Такая женщина трудным путем идет к традиционным семейным ценностям, а о тех, кто имеет эти ценности без столь основательной саморастраты, она отзывается не иначе, как «эти сучки».

Я чувствовал рядом с ней странную неловкость, словно кто-то осветил меня прожектором и все актеры смотрели на нас со сцены: на нее с привычным пониманием, на меня с дежурным любопытством. Я таращился на сценическое действо, смысл которого стал, наконец, доходить до моего зашоренного обыденностями разума:

один петух и все вокруг,
такая в сказке соль,
а коли не поймешь ее,
то ты, приятель, ноль.

Уцепившись за какую-то фразу, брошенную в меня со сцены петухом, я мусолил ее мозгом долго и уже, было понял, что тут и к чему, как все и закончилось: аплодисменты, браво, выход на первый поклон, браво, выход на второй поклон, они не понимают – уходить или нет, мы не понимаем – уходить или нет, напряжение непонимания нарастает. Доходит до логической точки, когда все понимают, что уже все, и тогда им – неизведанное для нас, а нам – наши спины, нечаянный толчок, «мне очень понравилось, а тебе?», небольшая толкотня у выхода и вдруг – все. Улица, фонарь, аптека, и нету больше сказки. Так было бы и на этот раз, но я сидел рядом с волшебницей, и она увлекла меня за собой сквозь быль тяжелых портьер, в усладу гибких коридоров, туда, где стонет дромадер… я понимаю, что подзаебал своими рифмами, и больше не буду, а дромадер, если кто не знает, это верблюд.

2

Я никогда не попадал раньше в так называемую творческую среду, и мне, конечно, было интересно, хоть поначалу я и ощущал себя немного ущербным, но, вспомнив, что вокруг меня лишь комедианты, а я человек из реального сектора, успокоился и вывесил парадные флаги: улыбался, отшучивался, ломал ваньку, слыл запанибрата. Подошел какой-то кадыкастый, клешней цапнул Женю за ладный ее зад, подмигнул мне и спросил:

– Вы супруг этой стяжательницы мужского внимания?

Я открыл было рот, чтобы ответить что-то не больно для него приятное, но она меня опередила:

– Тиша, прекрати ревновать меня к мужикам, ты их лучше знаешь, нежели я.

– Ты так считаешь? – Тиша закатывал глаза, фальцетил, кривлялся.

– Ну, разумеется! – Она отодвинулась от него и прильнула ко мне, словно ища поддержки. – Конечно же, ты лучше разбираешься в мужиках, ведь не только ты бываешь в них, но и они в тебе.

– Да, моя милая, тут я с тобой согласен, – рассмеялся Тиша. – Представь же меня, наконец!

– Юрьев, гетеросексуал, – быстро проговорил я, игнорируя протянутую мне руку. – В свободное время кладу кирпичи один на другой и нахожу сие занятие интересным.

– Гетеросексуальность, как и вообще любая моносексуальность, – это болезни, которые нужно лечить в ебабельном возрасте, – отозвалась какая-то актриса, впрочем, очень известная, просто я забыл ее фамилию: рыжая, некрасивая, с длинным носом и бледной кожей, похожая на птицу печали из готического романа.

– Нет, благодарю вас, – решил не тушеваться я. – Не представляю себе, как прямая кишка, служащая нам для очищения от нечистот, может исполнять одновременно и роль органа любви. С этим противоречием я живу всю жизнь, и на нем, как на камне, давно построил я храм во имя вагины в душе своей.

Я удостоился заинтересованных взглядов рядом сидящих, кто-то воскликнул «браво», Женя посмотрела на меня с благодарностью, и я ей гротескно подмигнул, мол, не так еще могу. Все эти, сидящие за сдвинутыми столами творческие гиганты не знали, на что способен обычный прораб, из которого я вышел, как Мистер Афродит из пены. Любого прораба можно смело записывать в труппу и смело впечатывать его имя в программку, он не подведет, он так сыграет, что все изумятся: «вот самородок!»