Взлет и падение ДОДО

– Так или иначе, Грайне пострадала в результате того, что там наворотили, и общий посыл Фуггера был: «Я беру это на себя, а ты, идиот, уматывай». Так что я умотал с помощью Розы. Не знаю, что теперь Роза думает обо всем прожекте, но по крайней мере она была относительно спокойна и поняла, что от моего дальнейшего там пребывания пользы не будет ни мне, ни кому другому. Потому она и перенесла меня сюда. Не могу сказать, что у нас уже установились рабочие отношения. – Тристан откинулся на спинку стула, скривился от боли в руке и вздохнул. – В общем, в Лондон тысяча шестьсот первого соваться больше не стоит. Может быть, заглянуть в начало тысяча шестьсот второго и проверить, оправилась ли Грайне и хочет ли дальше с нами сотрудничать.

Фрэнк Ода задумчиво глядел в пространство.

– Если существование сэра Эдварда Грейлока стерто по всей мультивселенной, значит, фабрика кленового сиропа ни в одной Нити не построена, – сказал он.

Эржебет обдумала его слова.

– Не исключено, что в другой Нити ее профинансировал кто-то другой, но я бы сказала, что вы скорее всего правы.

– Сколько времени вам нужно на просчет этой вероятности? – спросил Тристан.

Она мигом изобразила стандартную презрительную мину.

– Как я могу сказать? Меня обманули. Лес Холгейт украл мой цамологеп. – И тут же презрение сменилось ужасом – ей, мне, Ребекке и Фрэнку пришла в голову одна и та же мысль. – Теперь нам его, возможно, не вернуть.

Тристан устало поднял глаза:

– Что? Я чего-то пропустил?

– Ваш невоспитанный начальник за большим столом в Вашингтоне поручил Лесу Холгейту украсть мой цамологеп, чтобы я отправила Леса в тот ВиМН. – Она так расстроилась, что выглядела даже спокойной. – А значит, я больше не колдую.

Тристан от усталости неверно понял ее слова:

– Вы от нас уходите?

Эржебет такая мысль явно не приходила в голову – до слов Тристана.

– Я не могу работать без цамологепа, – резко произнесла она. – Он пропал. Из-за дурных людей. Так что да, я ухожу. Это все hülyeség[1].

Она встала.

– Куда вы уйдете? – Тристан даже не повернулся к ней. – Где вы намерены жить, работать, проводить время? Вы – иммигрантка без документов и без профессии.

Эржебет остановилась в дверях.

– Ваш начальник – ужасный человек. – Голос у нее был такой, будто она вот-вот расплачется.

– Он поступил ужасно, – с горечью согласился Тристан. – И за это заплачена ужасная цена.

– Но если вы сейчас уйдете, то ничего не выиграете, – добавила я.

– Я не могу никого переносить без цамологепа! Это слишком опасно!

На мгновение я различила в ее юных глазах древнюю-предревнюю старуху.

– Возможно, тут я смогу вам помочь, – сказал Фрэнк Ода. – У меня вроде бы начало получаться. Дайте мне несколько дней, и, надеюсь, я кое-что смогу вам показать.

Эржебет глянула на него устало, недоверчиво.

– А тем временем, – осторожно подхватила я, – отправить меня в Кембридж тысяча шестьсот сорокового вы можете и без цамологепа. А там мы уже очень близки к успеху. Пожалуйста, не бросайте нас пока. Вы получите свою долю денег. Мы найдем ваш паспорт в вещах Леса. Купим новые билеты в Венгрию, если надо. Вам никогда больше не придется говорить с генералом Фринком.

Довольно долго она стояла в дверях, мучительно раздумывая, и, наконец, решительно кивнула.

– Ладно. Мне это не по душе, но я помогу вам завершить историю с Псалтирью. Только давайте покончим с ней прямо сейчас.

Я уже достаточно описывала события моего ДЭЛА – ведь я прожила их столько раз! – так что нет нужды заново приводить их во всех подробностях. Я в точности знала, чего ждать, знала все мелкие черточки людей, которые думали, будто видят меня впервые (хотя печатник Стивен Дэй, как всегда, заметил, что мое лицо кажется ему знакомым).

Получив одежду от матушки Фитч, доехав до реки с дядюшкой Григгзом и на другой берег с ладными братьями-паромщиками, обхитрив Иезекию Ашера и Стивена Дэя, избежав домогательств бочара… проделав это все как нельзя более ловко, я под палящим августовским солнцем прошла по Уотертаунской дороге с запечатанным бочонком под мышкой и лопатой в руке… изо всех сил надеясь, что там не будет гребаного фундамента.

Его не было. Удаление сэра Эдварда Грейлока из елизаветинского Лондона удалило и все его возможные финансовые проекты, считая этот.

Заметно ободрившись, я на расстоянии своей руки от валуна вырыла яму глубиной в мою руку. Ракушки, когда я их выкапывала, казались старыми друзьями. Я поставила бочонок в яму, засыпала землей, утоптала ее с излишним рвением и последний раз направилась назад в Кембридж.

Как всегда, я прошла через поселок, переправилась через реку и по пыльной дороге добрела до жилища матушки Фитч. Последний разговор с ней и с ее дочерью Элизабет о сотрудничестве. Затем домой.