Взлет и падение третьего рейха. Том I

Все, что волновало фюрера в последнюю неделю мая, документально отражено в трофейных бумагах министерства иностранных дел. Примерно 25 мая точную дату установить трудно — он неожиданно пришел к выводу, что необходимо форсировать переговоры с Советским Союзом, чтобы сорвать англо–советские переговоры. Шуленбургу было предписано немедленно встретиться с Молотовым. Но инструкция Риббентропа, проект которой показали Гитлеру 26 мая, так и не была отослана Шуленбургу. Фюрер отменил ее. В тот вечер Вайцзекер отправил Шуленбургу телеграмму, в которой советовал проявлять сдержанность и не предпринимать никаких шагов без дальнейших инструкций.

Эта телеграмма, а также письмо, составленное статс–секретарем 27 мая, но отправленное в Москву только 30 мая с очень важным постскриптумом, во многом объясняют колебания Берлина. В письме от 27 мая Вайцзекер писал Шуленбургу, что, по мнению, циркулирующему в Берлине, англо–русские переговоры «не так легко будет сорвать» и Германия опасается решительно вмешиваться, чтобы не вызвать «раскатов татарского хохота» в Москве. Помимо того, статс–секретарь сообщил, что как Япония, так и Италия холодно отнеслись к планируемому сближению Германии с Москвой. Такое отношение союзников способствовало формированию в Берлине мнения, что лучше сидеть тихо. «Таким образом, — писал он в заключение, — мы хотим выждать и посмотреть, насколько Москва и Лондон с Парижем свяжут себя взаимными обязательствами».

По каким–то причинам Вайцзекер не отправил это письмо сразу — вероятно, он полагал, что Гитлер еще не принял, окончательного решения. Когда же 30 мая он все–таки отправил письмо, то добавил к нему постскриптум:

«P. S. К изложенному выше могу добавить, что с благословения фюрера подход к русским отыскать все–таки придется, но очень осторожно, во время беседы, которую мне надлежит провести сегодня с русским поверенным в делах».

Беседа с Георгием Астаховым дала немного, но для немцев она знаменовала начало нового этапа. Предлогом для вызова русского поверенного стало обсуждение вопроса о советском торговом представительстве в Праге, которое русские хотели сохранить. Беседа крутилась вокруг этого вопроса — каждый дипломат пытался выяснить, что на уме у другого. Вайцзекер выразил свое согласие с Молотовым в том, что экономические и политические вопросы нельзя разделять полностью, после чего проявил заинтересованность в «нормализации отношений между Советским Союзом и Германией». Астахов заверил коллегу, что Молотов не имеет намерения «закрыть дверь для дальнейших русско–германских переговоров».

Оба дипломата проявляли определенную осторожность, но немцев эта беседа вдохновила. В 10.40 вечера 30 мая Вайцзекер отправил сверхсрочную телеграмму Шуленбургу в Москву:

«Несмотря на разработанную ранее тактику, мы в конечном счете решили пойти на определенный контакт с Советским Coюзoм[173]".

Может быть, пространный секретный меморандум, который Муссолини направил Гитлеру 30 мая, укрепил решимость фюрера пойти на сближение с Советским Союзом, хотя и с оглядкой. К лету сомнения дуче относительно преждевременного начала войны возросли. Он писал Гитлеру, что убежден: «война между плутократами, консервативными нациями» и государствами оси неизбежна. Но «Италии необходимо время на подготовку, которая может продлиться до конца 1942 года… Только начиная с 1943 года можно рассчитывать на успешное ведение войны». Перечислив ряд причин, по которым «Италии необходим известный мирный период», дуче писал: «По вышеизложенным причинам Италия не хотела бы форсировать начало европейской войны, хотя она убеждена в ее неизбежности».

Гитлер, так и не открыв своему большому другу и союзнику, что уже наметил на 1 сентября нападение на Польшу, заверил, что прочел секретный меморандум «с большим интересом», и предложил организовать встречу глав правительств для обсуждения поднятых в нем вопросов. А пока что он решил выяснить, возможно ли пробить брешь в Кремлевской стене. В течение всего июня в Москве между посольством Германии и Анастасом Микояном, Народным комиссаром внешней торговли, велись предварительные переговоры о заключении торгового соглашения.

Советское правительство все еще относилось к Берлину с большой долей подозрительности. Как сообщал 27 июня Шуленбург, в Кремле полагают, что, настаивая на заключении торгового соглашения, немцы стремятся торпедировать переговоры русских с Англией и Францией. «Здесь боятся, — докладывал посол в Берлин, — что, как только мы получим это преимущество, переговоры прекратятся сами собой».

28 июня Шуленбург имел продолжительную беседу с Молотовым, которая, как он докладывал в срочной секретной телеграмме, прошла в дружественной обстановке. Тем не менее, когда немецкий посол уверенно сослался на договоры о ненападении, которые Германия совсем недавно заключила с Прибалтийскими государствами[174], советский комиссар иностранных дел язвительно заметил, что «должен усомниться в действенности таких договоров после опыта, приобретенного Польшей». В конце отчета о беседе Шуленбург писал: