Взлет и падение третьего рейха. Том I

Когда Чиано спросил, что стоит за словами «самое короткое время», Гитлер ответил: «Самое позднее — в конце августа». Для того чтобы победить Польшу, объяснял он, потребуется не больше двух недель, для окончательного уничтожения — еще недели три–четыре. Впоследствии выяснилось, что прогноз был абсолютно точен.

В конце беседы Гитлер по традиции произнес льстивые слова в адрес Муссолини, на которого, как, должно быть, убедил его Чиано, он не может больше рассчитывать. Однако он, Гитлер, счастлив, потому что живет в такое время, когда, кроме него самого, есть еще один государственный деятель, который войдет в историю как уникальная личность. Он просто счастлив, что может быть другом такого человека. Когда пробьет час всеобщей битвы, он будет рядом с дуче, что бы ни случилось.

Эти слова, вероятно, подействовали бы на Муссолини, но на его зятя они не подействовали. «Я вернулся в Рим, — записал Чиано в своем дневнике 13 августа, — с чувством отвращения к немцам, к их вождю и к тому, что и как они делают. Они предали нас и обманули. Теперь они хотят втянуть нас в авантюру, которая нам совершенно не нужна, которая может скомпрометировать режим и страну в целом».

Но Италия в данный момент волновала Гитлера меньше всего. Все его мысли были прикованы к России. 12 августа, когда встреча с Чиано подходила к концу, Гитлеру вручили «телеграмму из Москвы» — так это называется в немецких документах. Беседа была на время прервана, чтобы Гитлер и Риббентроп изучили телеграмму. Потом они сообщили Чиано ее содержание.

«Русские, — сказал Гитлер, — согласны принять в Москве представителя Германии для ведения политических переговоров».

ГЕРМАНО–СОВЕТСКИЙ ПАКТ

«Телеграмма из Москвы», о содержании которой Гитлер рассказал Чиано 12 августа в Оберзальцберге, имела, как и многие другие «телеграммы», о которых рассказывалось в этой книге, весьма сомнительное происхождение. Такая телеграмма из Москвы не была найдена в немецких архивах. Шуленбург действительно послал 12 августа телеграмму из Москвы, но в ней сообщалось только о прибытии в русскую столицу англо–французской военной миссии и о тостах, которыми обменялись русские и их гости.

И все–таки у Гитлера и Риббентропа были основания произвести «телеграммой» впечатление на Чиано. 12 августа с Вильгельмштрассе в Оберзальцберг по телетайпу было направлено сообщение о результатах встречи русского поверенного в делах и Шнурре, которая состоялась в тот же день в Берлине. Астахов сообщил министерству иностранных дел, что Молотов готов приступить к обсуждению вопросов, предложенных немцами, в том числе вопроса о Польше. Советское правительство предложило провести переговоры в Москве. Однако Астахов дал понять, что форсировать переговоры не следует. Он отметил, сообщал Шнурре в своем докладе, который, вероятно, был немедленно передан в Оберзальцберг, что «основной упор в инструкциях Молотова был сделан на слове «постепенно»… Обсуждения должны проходить постепенно».

Но Адольф Гитлер не мог ждать «постепенных» переговоров с Россией. Он только что сообщил Чиано, что самый поздний срок нападения на Польшу — 1 сентября, а была уже середина августа. Если добиваться срыва военных переговоров русских с англо–францу–зами и заключения сделки со Сталиным, то делать это нужно быстро: не постепенно, а одним большим скачком.

Понедельник 14 августа стал еще одним поворотным днем. В то время как посол Шуленбург, которому Гитлер и Риббентроп полностью не доверяли, сообщал в Берлин Вайцзекеру: Молотов — «странный человек с трудным характером», «я до сих пор придерживаюсь мнения, что в наших отношениях с Советским Союзом следует избегать поспешных шагов», ему несли «необычайно срочную» телеграмму из Берлина. Телеграмма была послана с Вильгельмштрассе, но подписана Риббентропом, хотя министр все еще находился в Фушле. Это произошло в 22.53 14 августа. В телеграмме послу предписывалось пойти к Молотову и зачитать ему длинное сообщение «дословно».

В послании Гитлер устанавливал наконец свою огромную цену. Германо–русские отношения, писал Риббентроп, «подошли к историческому поворотному моменту… Не существует противоречий в интересах Германии и России… История отношений между двумя странами показывает, что нам лучше быть друзьями, а не врагами».

«Кризис германо–польских отношений, спровоцированный политикой Англии, — продолжал Риббентроп, — и попытки организации союза на основе этой политики делают желательным скорейшее выяснение германо–русских отношений. В противном случае… дела могут принять такой оборот, что оба правительства лишатся возможности восстановить германо–советскую дружбу и совместно разрешить территориальные вопросы, связанные с Восточной Европой. Правительства обеих стран не должны выпускать сложившуюся ситуацию из–под контроля и обязаны предпринять своевременные меры. Будет фатальной ошибкой, если вследствие незнания взглядов и намерений друг друга два народа не договорятся».

Министр иностранных дел Германии был готов к своевременным действиям «от имени фюрера».