Взлет индюка

— Однако с пыткой надо что-то придумывать, — сказал Джон. — Может, лучше его вертикально распять, на стене? К карнизу привязать, например…

Алекс подошел к окну и сильно дернул занавеску. Карниз захрустел.

— Не выдержит, — сказал Алекс.

— А может, лучше вообще не привязывать? — предложил Джон. — Может, лучше руки-ноги связать, на пол положить и тыкать раскаленным железом?

— Раскаленным железом нельзя, — возразил Алекс. — Если уж жечь, то не железом, а горящей бумажкой или тряпочкой. Железом перестараться очень легко, а потом гангрена как начнется…

— Тогда жги тряпочкой, — согласился Джон. — Тут в соседней комнате хламида Пейна валяется, он ее, по-моему, полгода не стирал. Будет двойная пытка — и огнем, и запахом.

— Если вонючую хламиду жечь, пытка получится не только для узника, но и для палача, — сказал Алекс. — Я его жечь вообще не собираюсь, потыкаю иголками под ногтями, а как сознание поплывет, суну под нос хлороформ вместо нашатыря, и дальше уже хирургия.

— Лучше не под ногти иголками тыкать, а морду резать, — посоветовал Джон. — А то удивится, с чего это вдруг стратегия пытки так резко изменилась, пока он без сознания был.

— И то верно, — согласился Алекс. — А можно я ему уши отрежу? В банке заспиртую, на полку поставлю — красиво будет.

— Можно, — разрешил Джон. — Только смотри, чтобы кровью не истек.

— Не истечет, — пообещал Алекс. — Если ухо целиком резать, крови много не вытекает. Это в мочках много капилляров, там как кровотечение начнется — хрен остановишь, а ухо целиком — совсем другое дело. Всего-то надо два сосуда перевязать.

— Ну, как знаешь, — сказал Джон. — Короче, так. Валим клиента на пол, ты ему отрезаешь уши, останавливаешь кровь, режешь морду…

— Перед этим надо вопросы позадавать, — перебил Джона Алекс. — Это же пытка, а не садизм беспонтовый.

— Гм, — сказал Джон. — А может, лучше садизм беспонтовый устроить? Ему-то все равно, он наших человеческих порядков все равно не разумеет. Скажешь, типа, ты совершил преступление, вот тебе наказание…

— Так нельзя, — возразил Алекс. — Палач с клиентом не разговаривает, это непрофессионально.

— Да ладно тебе кобениться! — возмутился Джон. — Это же эльф! Откуда ему знать, что у человеческих палачей профессионально, а что нет?

— Ему знать неоткуда, — согласился Алекс. — Но я-то знаю! Как я потом сам себя уважать буду?

— Не знаю, — пожал плечами Джон. — Я вот сам себя уважаю, хотя законов столько нанарушал, что уже сам все случаи не помню.

— Ты особенный, — сказал Алекс. — Я вообще не понимаю, как ты живешь с таким грузом на совести. Ну, я тебя не призываю прямо сейчас убить себя об стену, ты человек хороший, но… не понимаю.

— Есть одно умное слово, называется «покаяние», — сказал Джон. — Преступил закон своей совести, покаялся и снова как бы чист. Тут главное — не слишком увлекаться. Я однажды с одним монахом беседовал, не буддийским, а из этих, которые в балахонах, у них покаяние — чуть ли не самое главное в религии. Он такую притчу рассказывал. Решил один разбойник в грехах покаяться…

— В чем покаяться? — не понял Алекс.

— В грехах, — повторил Джон. — Это у поклонников Джизеса очень важное философское понятие. Приблизительно можно сформулировать так: состояние души, при котором функции самоуважения и самосовершенствования либо извращены до неузнаваемости, либо вообще отключены, и субъект готов преступать собственные законы столько раз, сколько понадобится. Христиане считают, что каждая душа время от времени впадает в состояния греха, но если ты покаялся и вышел из этого состояния, то все как бы нормально. Так вот, притча. Решил разбойник покаяться в грехе, поймал одного монаха и говорит: «Давай, я тебе дам десять тысяч долларов, а ты мне отпустишь все грехи — прошлые, настоящие и будущие». А монах ему говорит: «Откуда у тебя десять тысяч долларов?» А разбойник вытаскивает деньги из кармана и говорит: «Вот, смотри».

— Десять тысяч долларов в карман не влезет, — заметил Алекс.

— Это неважно, — отмахнулся Джон. — Ну, допустим, не в кармане они были, а в сумке, несущественно. Короче, взял монах доллары в руки, пересчитал, и так ему захотелось этих денег, что не смог он побороть искушение. Отпустил грехи.

— Догадываюсь, что было дальше, — сказал Алекс. — Разбойник этого монаха зарезал и съел, верно? Грехи-то отпущены.

— Примерно так, — кивнул Джон. — Только не сам съел, а на мясокомбинат сдал, оркам на корм. Короче, в покаянии главное — не слишком увлекаться. Я так считаю — покаяние покаянием, а карма кармой, одно другого не отменяет. Я тогда так и сказал тому монаху, а он замахал руками, ругаться начал, дескать, у нас, христиан, кармы не бывает, Иегова запретил. Бред, короче.

— Да, эти христиане какие-то нелепые, — поддакнул Алекс.

— Нелепые-то нелепые, но кое-чему поучиться у них можно, — сказал Джон. — Твоя главная задача — прослушку вживить, а все остальное второстепенное. А кто его, кстати, допрашивать будет?

— Разве не ты? — удивился Алекс.

— Я?! — удивился Джон.

Помолчал немного, вздохнул и сказал:

— Ну, давай, я подопрашиваю. Потом вместе каяться будем. У тебя спирт есть?