Взлёт над пропастью. 1890-1917 годы.

Таким образом, мы можем констатировать, что отмеченные перемены в банковской сфере довольно необычны для деловой практики той эпохи. Конечно, крупные чиновники и ранее (в 18701880-х годах) входили в руководящие органы банков. Например, бывший глава МВД П.А. Валуев был председателем совета Учётно-ссудного банка, директор департамента Минфина А.И. Бутовский возглавлял совет Волжско-Камского банка, а управляющий Госбанком Е.И. Ламанский отметился даже в нескольких структурах[1890]. Это объяснялось потребностями владельцев поддерживать, говоря современным языком, связи с органами госвласти. Но в то время крупные функционеры не думали ущемлять собственников, а тем более оттеснять их от принадлежащих им активов. На рубеже веков ситуация стала иной, и происходящее в Петербурге можно назвать своего рода «банковской революцией». В московских же банках ничего подобного не наблюдалось: они продолжали оставаться типично олигархическими структурами, и купеческие тузы, как и прежде, заправляли всеми делами или лично (как, например, семейства Вогау и Кнопов в Московском учётном банке, Найдёновых — в Торговом банке), или через наёмных менеджеров. Так, в Московском купеческом банке должность директора-распорядителя занимали сначала А.Е. Пашкевич, а затем, с 1903 по 1917 год, А.Д. Шлезингер, но и тот и другой являлись лишь трансляторами воли могущественных акционеров. В такой же роли выступал А.Ф. Дерюжинский в Московском банке — юрист Рябушинских, на правах младшего допущенный к участию в их начинаниях. К исключениям относятся Соединённый банк, сконструированный Минфином на обломках империи С.С. Полякова уже по новым лекалам, и Московский частный банк, после начала Первой мировой войны оказавшийся в орбите питерских банков во главе с гигантским Русско-Азиатским.

Интересно сравнить описанную выше «банковскую революцию» с ситуацией в немецких банках. В конце XIX — начале XX века они переживали заметный подъём, однако никаких изменений в структуре владения и управления там не отмечалось: она оставалась традиционной. То есть реальные рычаги находились в руках тех же крупных собственников, а коррективы вносились лишь в связи с естественным ходом концентрации и монополизации бизнеса. Инициировало и осуществляло эти процессы новое поколение руководителей, выросших в недрах всё тех же крупных корпораций и банков[1891]. Типична биография А. Лента, управляющего директора крупнейшего акционерного банка «Дисконто гезельшафт». Хотя его отец и был чиновником, сын никогда не находился на госслужбе; он начинал как архитектор, а затем посвятил себя финансовой деятельности[1892]. Л. Дельбрюк-младший, сын сооснова-теля и первого председателя совета «Дойче банка», наследовал карьеру отца. Один из крупных промышленников Кёльнского региона X. Шредер вышел из железнодорожного бизнеса, а затем закрепился в руководстве Шаффхаузенского союзного банка[1893]. Другой член правления и крупный акционер «Дойче банка» К. Хельфферих, фигура общегерманского масштаба, перешёл на государственное поприще и в годы Первой мировой войны дорос до поста статс-секретаря МВД и вице-канцлера[1894].

Представители финансового мира тесно взаимодействовали с властью, рассматривая её поддержку (льготы, экспансию во внешние рынки и т. д.) как важное подспорье. В то же время — отметим это особо — эти предприниматели были хозяевами своего дела, росшего на рыночных корнях. Об этом свидетельствует такой факт: крупные акционерные банки Германии, а также учреждения вроде тех, что принадлежали Ротшильду, Мендельсону, Блейхредеру, вообще не прибегали к кредитной помощи Германского имперского банка. И упрёки местных аграриев в его адрес (мол, он превратился в некое «благотворительное» учреждение для коммерческих банков) не имели под собой никакой почвы. Для финансовой системы Германский имперский банк служил только посредником при расчётах между различными банками и торговыми фирмами[1895]. Подлинным же экономическим двигателем оставались банки, тесно завязанные на индустриальный рост. Повторим: немецкая экономическая модель просматривается как в петербургском, так и в московском бизнесе. В этом смысле наблюдения А. Гершенкрона, о которых говорилось выше, абсолютно справедливы. С одной стороны, развитый финансовый капитал, с другой — прочная опора на промышленный прогресс: оба эти фактора в немецком варианте представлены достаточно мощно. Но в Германии представители деловой элиты шли в государственно-политическую сферу только потому, что видели в этом важный ресурс для усиления своей экономической экспансии. При этом верхи немецкого банковского бизнеса никогда не назначались из бюрократических кругов, и последние не могли на своё усмотрение определять его развитие.