Взлёт над пропастью. 1890-1917 годы.

Вернёмся в Россию. В начале XX столетия новые руководители, сконцентрированные в правлениях петербургских банков, рекрутировались из высшего чиновничества. Им было не нужно налаживать связи с госорганами, поскольку они являлись их непосредственными представителями. Ориентиром для последних изначально было правительство, а не какие-либо олигархические кланы. На смену всевластию акционеров в питерских банках наступила эпоха всевластия правлений, что хорошо понимали в финансовом мире России. Критики подобных изменений даже утверждали, что в них господствуют не нормы закона и устава, а «заправилы, единичные лица, которые делают «погоду» и заставляют всех повиноваться»[1896]. Всевластие банковских правлений достигалось путём рассредоточения акционерного капитала. Собрать значительный пакет акций в ведущем питерском банке в одних руках отныне стало практически невозможно. Причём такому положению дел способствовал растущий биржевой оборот банковских бумаг, интенсивность которого поддерживали спекулянты: в поисках выгодных вложений они обеспечивали циркуляцию акций (иногда весьма крупных пакетов), препятствуя тем самым их концентрации у какого-либо участника биржевой торговли. Эти спекулянты действовали в банкирских домах, количество которых исчислялось тогда сотнями. Большая их часть представляла собой небольшие конторы, серьёзное же влияние на фондовый рынок имели лишь 15–16 из них[1897]. Назовём банкирские дома 3.П. Жданова, И.П. Мануса, Г.Д. Лесина, «Кафталь, Гандельман и Ко» и др. В современной литературе господствует мнение, что они играли ведущую роль на Петербургской фондовой бирже, особенно принято выделять И.П. Мануса, который якобы даже дирижировал общими биржевыми настроениями[1898]. Знакомство же с архивными документами не позволяет разделить данное утверждение. Все эти биржевые деятели были тесным образом завязаны на питерские банковские структуры и часто работали по их поручениям. По-другому и быть не могло, поскольку последние занимали на фондовой площадке исключительное положение: как справедливо заметил И.Ф. Гиндин, именно они контролировали рынок, «носящий явную печать создавших его банков»[1899].

Находящая в фондах документация проливает свет на взаимоотношения крупных питерских банков и биржевых спекулянтов. Показательны обращения упомянутого Мануса с просьбами исполнить обязательства по порученным ему и уже проведённым сделкам. «Всемогущий» делец, как правило, уповал на А.И. Путилова — главу Русско-Азиатского банка, прося того повлиять на А.А. Давидова (Петербургский частный банк), напомнить тому об оговорённых ранее условиях купли-продажи акций[1900]. Или жаловался на И.М. Кона (Русский торгово-промышленный банк), тянувшего с расчётом по одной из сделок около года. Известный делец клятвенно уверял Путилова в преданности и нежелании выносить сор из избы[1901]. Согласимся, Манус здесь совсем не напоминает вершителя судеб Петербургской фондовой биржи. Любопытно, когда у крупных банков с 1912 года появился новый подручный в лице Д.Л. Рубинштейна, то тот быстро превратился в заклятого врага Мануса; последний никак не мог смириться с конкурентом[1902]. Ключевая роль крупных питерских банков в этой сфере сохранилась и с началом войны, когда биржа приостановила свою деятельность. Совершение сделок естественным образом переместилось под крыло всё тех же банков. Флагманом фондовой торговли стал Русско-Азиатский банк, где делами заправлял один из директоров правления А.З. Иванов. Сюда переместилась большая часть кулисы, а сам Иванов пользовался авторитетом у публики[1903]. В помещении Сибирского торгового банка тоже шла бойкая торговля. В Азово-Донском банке биржевые сходки скорее напоминали сговор, хотя и здесь прокручивались большие обороты[1904].