Взлет (О Герое Советского Союза М М Расковой)

И все-таки они долетели. Так далеко еще не летала ни одна женщина, да и из мужчин немногие. Не их вина, что условия полета были непредсказуемо трудными, что погода преподнесла им одни неприятности, а замерзшая радиоаппаратура не дала поддерживать устойчивую радиосвязь. Пусть она одна среди тайги, ее найдут - она была твердо уверена в этом - или она сама выйдет к самолету. "И на Тихом океане свой закончили поход..." - вспомнились вдруг слова из песни.

Костер затухал. Дымок тянуло в низину, на небе снова высыпали звезды и сверкали призывно и таинственно. Марина завернулась в куртку, подогнула на ногах концы брюк - унты уже сушились, - подбросила в костер сухую толстую ветку и легла лицом к костру. Она смотрела на быстрые язычки огня и ей казалось, что она уже не одна, а кто-то тихо и быстро говорит с ней.

* * *

Марина проснулась с рассветом и сразу почему-то подумала о Танюшке. Бедная дочка! Вместе с бабушкой волнуются и ждут сообщений по радио, а от них уже три дня нет никаких вестей. Приняли ли ее последнюю радиограмму? Судя по настойчивой просьбе "повторите, повторите...", наверно, приняли, хоть и не смогли засечь место пролета.

Утро занималось холодное и ясное и обещало жаркий день, какие часто бывают в сентябре на Дальнем Востоке как последний привет лета и тепла перед длинной, снежной зимой. Марина сняла куртку и меховые брюки, связала их в узел. На ней был только шерстяной свитер с приколотым к нему орденом Ленина. Узел она взвалила на плечо. Срезала себе пихтовую палку. Идти стало легче, хотя мешали тяжелые и не совсем высохшие унты. Чтобы они не свалились с ног, если она опять вдруг провалится в воду, которая подступала почти к самому лесу, Марина привязала их куском проволоки к поясному ремню.

Мучительно хотелось есть. Кусочек шоколада, который она положила в рот, перед тем как отправиться в путь, не притупил чувства голода, как вчера. Иногда она нагибалась и пригоршней черпала воду из болота, и на несколько минут сосущая боль в желудке проходила.

Взобралась на сопку. Идти стало труднее. Все чаще попадались нагромождения поваленных деревьев, сучьев, проросшей сквозь кустарник густой, уже засохшей травы.

Это был тяжелый день. Время от времени обессиленная бесконечным сражением с мертвой тайгой она садилась на вывороченный корень, и ей казалось, что дальше она не сможет сделать ни шагу. Лицо горело от мелких царапин. Хотелось лечь и не двигаться.

Иногда она находила десяток-другой ягод и радовалась им как дорогому подарку.

Даже к вечеру Марине не удалось добраться до опушки. Она бросила тюк с одеждой и повалилась на землю без сил. Где самолет? Живы ли Полина и Валя? Куда идти дальше? Может быть, свернуть к западу, обойдя эту "сухую" сопку, и выйти вон на ту, повыше? Оттуда можно увидеть далеко вокруг...

Но сегодня она не решит ничего. Надо устраиваться на ночлег.

Лежа под елью, она прислушивалась к шуму ветра, и сквозь дрему слышалась далекая мелодия детства:

Ах, уймись ты, буря,

Не шумите, ели!

Мой малютка дремлет

Сладко в колыбели...

Эту песню пел ей когда-то отец. Он погиб неожиданно и трагически попал под мчащийся по улице мотоцикл.

Так и стали они жить втроем. Мама перешивала одежду отца для брата Ромы, потом эта одежда шла Марине. Даже обувь для детей мама шила сама. Немного легче стало, когда маму перевели заведующей детской колонией в Марфино под Москвой, где жили дети погибших солдат.

Через год они возвратились в Москву, но на долгие годы Марине запомнились лес и поле, тихие вечера и первый - такой сладкий и душистый ломоть белого хлеба, вкус которого она уже позабыла!

...Все еще ощущая этот теплый запах во рту, Марина очнулась от тревожного зыбкого сна. Она решила идти по-прежнему на юго-восток. Съела на ходу кусочек шоколада и выпила воды из речки, встретившейся на пути.

Снова болото. Каждый шаг давался ей с трудом. Марина прыгала с кочки на кочку, стараясь не уходить далеко, держась гряды невысоких, круглых сопок, поднимавшихся, казалось, прямо из мари. Иногда сомнение вдруг охватывало ее: верно ли она определила направление? Может быть, она ошиблась и идет совсем в другую сторону? Но потом уверенность снова возвращалась к ней, и, с трудом переставляя ноги, она двигалась дальше.

Ночевала под сопкой.

...На четвертый день к полудню ей удалось преодолеть не больше двух километров, а конца мари не было видно. Лишь далеко на горизонте виднелась гряда сопок. Может быть, если подняться на одну из них, ту, что южнее, она увидит самолет? Но сейчас у нее не было сил пробираться снова через болото.

Она села на корягу и смотрела на расстилающуюся перед ней равнину, заросшую высокой болотной травой. Трава росла так густо, что не было видно даже горбатых кочек.

В звенящей тишине она слышала лишь свое усталое дыхание. И вдруг где-то вдали Марина услышала гул самолета. Может быть, это галлюцинация? Она прижала ладони к ушам, потом отняла их. Гул слышался явственно. Но как ни всматривалась Марина в блеклое, почти бесцветное небо, она ничего не увидела. Через несколько минут шум мотора пропал.