Взлетная полоса

Светать начало примерно через полчаса над противоположным берегом, в заозерной стороне. Сначала край неба там едва посинел. Потом синь будто бы размылась. Горизонт посветлел и чуть видимо зарумянился. Но облака висели плотно. И солнце так и не пробилось сквозь их махровую пелену. Немного погодя румяна пропали, а светлая размоина стала шире и вытянулась далеко за пределы озера. На ее светлом фоне сразу же обозначился округлыми шапками осин и острыми шпилями елей лес. И выплыли снова из былинного небытия шатры стогов, сметанных на заливном лугу, и покосившиеся, давно уже потерявшие всякий цвет купола церквушки в заозерном селе. Все это до самых мельчайших деталей было знакомо Сергею еще с детства. И десять, и пятнадцать, и, наверно, сто лет назад так же чернел над этим озером лес; так же косили земляки Сергея в низинах, за озером, траву и сметывали ее в стога; так же студено и прозрачно было озеро; таким умиротворяще спокойным висело над ними небо, порой бездонно-голубое, чаще затянутое хмурыми тучами, а еще чаще синее, с медленно, будто нехотя проплывающими над этим озером снежными облаками. Окружающий мир дышал покоем. Он не спал, не замер, этот мир. Он весь был полон жизни – шевелений, шорохов, всплесков, посвистывания, покрякивания. Но все эти звуки не только не нарушали всеобщего покоя, а, наоборот, лишь усиливали его ощущение. Он был властным, этот покой. Он заполнял душу, проникал в каждую нервную клетку, успокаивал и в то же время будил широкие и глубокие, под стать раскинувшейся вокруг озерной глади, мысли и чувства.

Мыслей было много. Одни еще злей разжигали в нем обиду, другие – сегодня их почему-то было больше, и звучали они убедительнее – настойчиво успокаивали. Ведь если бы Александр Петрович не был так категоричен, он мог бы напомнить ему, что вообще-то попал в КБ и стал конструктором почти случайно, лишь в силу определенных обстоятельств. Что он, по всем своим данным, прирожденный исследователь, способный аналитик и его место, конечно, не столько за кульманом, сколько в лабораториях научно-исследовательских институтов. И, стало быть, не было в том ничего плохого, если его в какой-то момент снова вернули к тому, с чего он начал свой путь. Ведь защититься ему все равно было надо! А сделанная им последняя работа разве не стала еще одним убедительным доказательством того, что он для этого давно уже созрел? Но беда, а вместе с ней и обида в том, наверное, и состояла, что Кулешов почему-то не посчитал нужным вдаваться во все эти рассуждения и подробности, а отбарабанил ему свое решение, как в былое время Семин давал приказ с вышки – коротко и ясно: выдвинуться на огневой рубеж и поразить цель. Были и другие мысли, которые в основном тоже успокаивали, но которые Сергей просто не успел переварить, так как Занда между тем делала свое дело и подняла уток. Они с шумом взлетели. Сергей услыхал их недовольные голоса, торопливое хлопанье крыльев и сразу забыл обо всем на свете. Он пригнулся к борту лодки, стараясь разглядеть птиц на фоне зари. И увидел их: трех кряковых и двух чирков. Стайка, описав в воздухе полукруг, полетела над озером. От Сергея они пролетели метрах в ста. Стрелять по ним было далеко. Но от Владимира они были совсем близко. Он выстрелил раз и почти сразу же второй и выбил этим дуплетом одну утку из стайки. Едва гул выстрелов раскатился за берега, утка тяжело ударилась о воду. И тотчас Владимир заторопил Занду: «Занда! Подай! Быстро подай!»

Стало светло. Уже отчетливо виделись берега. Послышался перезвон колокольцев и мычание коров. К озеру, на заливные луга, из окрестных сел погнали стада.

Пара чирков вывернулась из-за высокой колки камыша и взмыла вверх совершенно неожиданно. Но Сергей все-таки успел вскинуть ружье и выстрелить. Дробь не задела птиц, но, очевидно, напугала их, потому что один чирок после выстрела круто отвернул вправо, а другой полетел еще выше. Сергей тем не менее накрыл стволами именно его и выстрелил второй раз. Чирок сложил крылья и рухнул с высоты вниз.

Следующие четыре выстрела он, однако, промазал. А Владимир стрелял три раза и сбил еще одну утку. Сергей не завидовал брату. Он знал, что Владимир стреляет лучше. У него и реакция была быстрей и глаз наметанней. И хотя было немного обидно палить, как говорят охотники, в вольный свет как в копеечку, Сергей тем не менее не расстраивался: во время охоты он обрел душевный покой. И то, что волновало его еще накануне, теперь казалось ему незначительным, ненужным, не стоящим даже малых переживаний. Все эти интриги, недооценки, недопонимания каких-то всем очевидных вещей выглядели просто ничтожными по сравнению с вечным покоем озера, с безмолвием манящих светлых далей, раскинувшихся до самого горизонта, с неторопливым и плавным движением облаков-пилигримов.