Взлетная полоса

— А как же чай? — Галя присела к столу, разлила по чашкам остывший чай и стала пить. Она и кусочек торта съела. И нам ничего другого не оставалось, как последовать ее примеру. Бледность с лица Гали сошла, щеки порозовели, лишь глаза были грустными и неподвижными.

— Боря, — сказала она, — я завтра приду к вам. Вечером… Валерию ничего не говори…

Вышли мы от Гали с тяжелым и смутным чувством. И жалко было ее — нерадостную весть принесли в дом, и в то же время было как-то обидно. Действительно, крепкие нервы — быстро успокоилась. Видно, и правда вся в бабушку. А тут еще противный Олег у входа встретился. Похоже, был слегка навеселе. Оглядел нас усмешливым взглядом.

— Нагостевались? Ну и гуляйте себе. Привет!

На остановке ждали автобуса минут пятнадцать. И когда он подошел, то едва втиснулись в передние двери. Разговаривать в тесноте было неудобно, да и о чем разговаривать? Притиснутый к Надиному боку, я ощущал ее тепло и тихонько дул на выбившуюся из-под берета прядку волос. Волосы щекотали ей кожу, и Надя, будто сердясь, шаловливо косила на меня уголком глаза. А когда стало свободней, шепнула:

— У-у, мучитель! Инквизитор!

— А ты не самая лучшая на свете шпионка.

— Пусть не лучшая. — Надя уже не шутила. — Но, Боря, ведь все равно мы должны были пойти и рассказать. И, знаешь, мне отчего-то кажется, что Галя придет не для того, чтобы сказать «добрый вечер».

— Это завтра, — вздохнул я. — А сейчас?.. Пойдет на танцы? Ведь может пойти… Противная физия у этого Олега!

— Не злись. Лицо у него как раз симпатичное.

— Что! Он понравился тебе?

— Мне?! Ну, Боря, скажешь! Он противный, нахальный, самонадеянный и, по-моему, не очень умен. А лицо тем не менее симпатичное. И фигура хорошая.

Я непримиримо пожал плечами.

— Все равно не понимаю. Галя же умная, деликатная. А вот, видишь, дружит с ним.

— Мы, наверное, многого еще не понимаем, — по-взрослому проговорила Надя.

— Неправда! — возразил я. — Понимаем. Мы, например, я точно знаю: мы с тобой это понимаем.

— Что — это?

— Главное. Что люди совершают поступки. Сами. И старые, и молодые. И как судьба сложится — тоже от них зависит. Прежде всего от них самих. Согласна?

— С этим я согласна, — подумав, ответила Надя.

О том, что Галя собиралась прийти вечером, я, как она и просила, не сказал брату. А мама разволновалась, снова от ее столика запахло лекарством. С утра позвонила в бюро и, сославшись на нездоровье, попросила освободить от экскурсии по городу. Отец принял известие с неожиданной и какой-то легкомысленной радостью. «Что-нибудь вкусненькое соображу для Галочки». Он обещал прийти с работы пораньше.

Мама, кажется, принялась за генеральную уборку. Я из школы вернулся — пол сиял, нигде ни пылинки, на столе белела накрахмаленная скатерть. Хорошо еще, что кухонную плиту не успела очистить от жира и коричневых пятен пригоревшего молока. Пришлось за эту работу взяться мне.

Уборочная суета не осталась не замеченной братом.

— Борька! — крикнул он с тахты. — Долго будешь напильником по нервам елозить? (Я стальной щеткой оттирал плиту) и почему, черт возьми, в доме целый день тарарам? Полковой смотр, что ли? А может Первое мая? Если Первое мая, то почему инвалиду первой группы не дадут в этом доме выпить?

— Успокойся, Валерий. — Мама подошла к нему, подоткнула удобней подушку. — До Первомая еще три недели. — И потрогала лоб. — Как себя чувствуешь?

— Как солдат на марше — протопал тридцать верст, а выпить не дают.

— Свежие газеты принесли. Подать?

— А там не написано, как ноги приращивать?

— Сынок, зачем изводишь себя? Будут и у тебя ноги. Подживут раны — протезы наденешь.

— Пластмассовые!

— Боже, ну кто ж виноват! Люди и на таких ходят.

— Век на деревяшках!

— Судьба, видно, такая.

— Вот за горькую судьбу и поднеси стаканчик.

— Нету дома ничего. Что было — вчера выпил.

— Пусть Бориска сбегает. У него две ноги. Скажет: для меня. Пусть мой паспорт покажет. Слышите! Я же не в долг прошу. На свои, личные…

Я подосадовал, что Галя просила не сообщать об ее приходе. Знал бы Валера — не капризничал бы, не изводил маму. Ждал бы и радовался. Ну и волновался, конечно… Почему Галя просила не говорить? Не была уверена, что сдержит слово и придет? Пообещать-то легко… Да, и так может быть. Значит, правильно: Валера знать не должен. Только не ранился бы. Хитрый — клянчит, требует, а у самого вдруг где-то и припрятана бутылка. Про запас.

Опасения мои подтвердились самым мрачным образом. В шестом часу я вернулся от Нади (помогал ей готовить доклад о художниках-передвижниках на классном часе). Еще на лестничной площадке услышал крик. Так и есть — бушевал пьяный брат.

— Примеры, проповеди! Пошли вы к черту! — неслось в открытую дверь из комнаты Валеры. — Значит, слаб. И плевать! Разве жизнь это! Лучше в туалете повеситься!..