Взлетная полоса

— А вот в этом, повторяю, я не уверен, — вздохнул Ачкасов. — Вы доказали, что у них плохо. Но вы еще не доказали, что у нас хорошо. Вы хотите, чтобы я незамедлительно принял вашу сторону. Но ведь это не делается нажатием кнопки. Можно в космос послать одним пальцем то, что сто КБ делали десять лет. Но можно десять лет давить на сто кнопок и ни из одного КБ не выдавить ни одной дельной мысли. За тем, Сергей Дмитриевич, что мы включаем в план разработок и на что выделяем средства, стоит огромная предварительная исследовательская работа. У них, время сказать, она проделана. И они уже дали прибор с широким, почти панорамным обзором. Вы же, не обижайтесь на меня, сделали лишь заявку. А заявка, как утверждают люди творческие, всего лишь предчувствие сюжета. Пред-чув-стви-е! — повторил он по слогам. — Так-то.

— Значит, практическая польза от всей этой затеи равна нулю? — понурившись, спросил Кольцов.

— Ни в коем случае, — откинулся на спинку стула Ачкасов. Но прежде чем начать объяснять пристально посмотрел куда-то в окно. Заговорил он медленно, с раздумьем и начал издалека: — Поймите меня, Сергей Дмитриевич, правильно. В данном случае мы провели с вами такую реакцию, в результате которой побочные продукты оказались важнее главного. Больше того, если хотите, мы с вами с самого начала стремились получить эти продукты разными. Вас, естественно, интересовало то, о чем вы и спросили меня: будет ли схема «Совы» преобразована по принципу, предложенному вами? Меня же, буду с вами совершенно откровенным, больше всего интересовали те споры и разговоры, которые возникли после разбора. Да! В работе над прибором явно началось топтание на месте. А это значит, что то направление, в котором эти работы велись и которое до сих пор считалось главным, на самом деле оказалось ошибочным или частично ошибочным. Но доказать это людям, свято в него верящим, по сути дела открывшим его, не так-то просто. Тем более когда у этих людей в руках вся власть. Но доказывать надо. Этого требуют интересы дела. И мы доказали. Мы организовали спор. И в нем родилась нужная делу истина. Конечно, я мог бы сделать все иначе: обсудить, скажем, вопрос на служебном совещании. Или поставить его на повестку дня партийного собрания. Не сомневаюсь, что коммунисты КБ дали бы сложившейся ситуации принципиальную оценку. Но мы с вами нашли, как мне кажется, более удачный метод завязать полемику — устроили разбор. Причем на высоком научном уровне. И вот результат: в конце концов в полный голос высказались те люди, с мнением которых в свое время руководство КБ не посчиталось. А именно они, их предложения помогут сдвинуть дело с мертвой точки. Одним словом, мы бросили камень в огород Кулешова. И он это понял. При всем уважении к Александру Петровичу как-то надо было несколько унять его администраторский пыл, который явно стал вредить делу.

Кольцов вспомнил, как Ачкасов внимательно прислушивался к каждому слову Окунева и Бочкарева. Он даже что-то записывал. Как сердито встречал взглядом каждого поднимавшегося из-за стола Кулешов. И как бесстрастно смотрела на все это Юля. Будто ей было совершенно безразлично все, что происходило в комнате технического совета. Вспомнилось все это Кольцову очень четко. Но думал он сейчас совсем о другом. Откровенность Ачкасова была ему приятна. Он даже в какой-то мере был удивлен ею. И в то же время, Кольцов это почувствовал, о чем-то главном генерал ему не сказал. Все, что казалось Кольцову ясным как божий день, простым и само собой разумеющимся, в словах Ачкасова почему-то обретало неопределенность. Генерал явно чего-то не договаривал. Он не отрицал, что предложенные Кольцовым поправки будут приняты. И вместе с тем не высказывался по этому поводу с твердой уверенностью. Кольцову, бесспорно, было бы приятно знать, что предложенный Верховским и исследованный им, пусть неполно, пусть лишь в основном направлении, вариант «дельты» КБ берет на вооружение. Но, в общем-то, для него это было не так уж важно. И волновало его совсем другое. А именно то дело, та работа, которую он начал в части и вел самостоятельно уже более двух лет. Во время их первой беседы Ачкасов высказал о ней совершенно определенное мнение. Ему все это показалось очень и очень интересным. Он просил никому об этой работе не говорить. Обещал позднее обязательно вернуться к этой теме и уже тогда обсудить все подробности. Но время шло. Кольцов проработал в Москве больше месяца. С Ачкасовым они встречались несколько раз. Но генерал как будто забыл и о тетрадке, которую, кстати, так до сих пор и держал у себя, и о своем намерении все обсудить и обо всем поговорить. Забыл? Или не хотел? Забыл — вряд ли. Не таким он был человеком. Значит, не хотел. Но почему? Что изменилось в его намерениях? Настроение у Кольцова сразу упало.

— Ну а какие у вас ближайшие планы? — неожиданно сменил тему разговора Ачкасов.

Кольцов не сразу оторвался от своих мыслей. А когда понял наконец, о чем спрашивает его генерал, ответил безо всякого энтузиазма: