Взлетная полоса

— Перед КБ я уже отчитался.

— Вы хотите сказать, что уже выступили с разбором?

— Так точно.

— Ну и ну! — удивленно улыбнулся Верховский. А гулять вы любите?

— В каком смысле?

— Передвигаться пешком. Ни на машине, ни на катере, а именно на своих двоих. Причем не только в лесу, а и по городу. И даже по коридорам, по лестницам. В наше время прогулкой, вероятно, следует считать все, кроме сидения на стуле. Так вы как?

— Я хожу очень много.

— В таком случае проводите меня до дому. Я живу на Ленинском, там, где Нескучный сад.

Кольцов прикинул расстояние и понял, что в его распоряжении есть минут сорок.

— Как же вы им докладывали? Не растерзали они вас? — спросил Верховский.

Кольцов не торопясь начал рассказывать. Он никого не выделял и вообще не называл фамилий, он говорил исключительно о том, вокруг чего шел спор, о том, как сотрудники КБ принимали его сообщения в начале и как отнеслись к нему потом, когда он, сославшись на консультацию академика, перешел к обоснованию варианта «дельты». Он так увлекся этим рассказом, что совсем перестал следить за тем, а интересует ли это Верховского. А когда в конце концов взглянул на него, то малость даже опешил. Верховский, казалось, уже давно не слушает его и весь погружен в какие-то собственные мысли. Но Сергей ошибся. Едва он замолчал, соображая, как же снова завладеть вниманием ученого, как Верховский сам подтолкнул его:

— Продолжайте, продолжайте. Пока мне все нравится. Только почему вы не рассказываете, как нашли это обоснование? Пришлось попыхтеть?

— Было дело, — не стал кривить душой Кольцов. — Чуть снова помощи у вас не запросил. А потом все же разобрался, что к чему.

Они пересекли Ленинский проспект и шли дворами между домами и парком.

— И вы могли бы показать мне, что у вас получилось? — спросил Верховский.

Кольцов с облегчением подумал о том, что захватил с собой нужные записи. Но, прежде чем достать и показать их академику, тоже спросил:

— Вы будете смотреть прямо здесь?

— А почему бы и нет?

— Пожалуйста…

Верховский взял из рук Кольцова небольшой плотный лист ватмана, сверху донизу исписанный формулами и, просмотрев их, остановился.

— А ведь не так, как у меня было, — не то с упреком, не то с удовлетворением заметил он.

— Я в точности восстановил и ваш путь. Но воспроизвести его в металле было бы очень трудно. Прибор получился бы в прямом смысле золотой. Поэтому кое-где пришлось идти по пути упрощения, — объяснил Кольцов.

— А я вас и не упрекаю, — поспешил заверить его Верховский. — Вы поступили совершенно правильно. В вашей прозорливости я не сомневался никогда. Но теперь я наконец понял, почему ваше сообщение КБ встретило в штыки. Вы же этим своим предложением крест-накрест перечеркнули их собственную схему. Вы об этом подумали?

— А какое это имеет значение? Я точно так же и там сказал: ведь нужен прибор, а не амбиции…

— Э, молодой человек, дорогой вы мой товарищ Кольцов, это длинная песня! — засмеялся Верховский. — Давайте лучше не будем ее заводить… Итак, то, что вы сделали, — сделано. И сделано хорошо. Но ведь это не главное, о чем вы хотели со мной поговорить. Кажется, у вас был какой-то другой вопрос? Был?

— Был…

— Вот и чудесно. Пойдемте ко мне. И у меня все обсудим. Кстати, мы уже пришли, — указал Верховский на дверь подъезда.

Они поднялись на пятый этаж старого, еще довоенной постройки, дома, выходящего фасадом на Ленинский проспект, а двором вплотную примыкающего к Нескучному саду. Дверь академику открыла средних лет, полная, очень опрятно одетая женщина, — судя по всему, домашняя работница.

— Вам звонили, — сообщила она Верховскому.

— Откуда? — поинтересовался он.

— Я все записала. Ужинать будете?

— Сначала позанимаемся, — ответил Верховский и пропустил Сергея вперед себя: — Проходите. Мой кабинет тут.

Сергей прошел в большую комнату, стены которой сверху донизу были заставлены стеллажами с книгами. Впрочем, в прихожей тоже немало места занимали книжные полки. Тут же стоял массивный письменный стол, на котором лежало несколько исписанных в основном цифрами листков бумаги, лежали заточенные карандаши и стоял небольшой гипсовый бюст Гераклита. Афинянин бесстрастно смотрел невидящими глазами на золотистых телескопов и шелковистых вуалехвостов, спокойно плавающих в огромном, как витрина магазина, аквариуме. Рядом со столом стояли два кресла, в углу — деревянная лестница-горка и, что больше всего удивило Сергея, небольшая письменная доска, точь-в-точь какие используются в школах. А на полочке, в нижней ее части, несколько разноцветных мелков и тряпка, очень чистая и аккуратно сложенная. Пол в кабинете был устлан мягким пестрым ковром. Окна выходили на Нескучный сад. И всюду, куда бы Сергей ни посмотрел, — и на столе, и на стеллажах, и на полочке письменной доски, и на подставке аквариума, и на подоконниках, и даже на подлокотниках кресла — стояли пепельницы: бронзовые, стеклянные, фарфоровые, пластмассовые, керамические и еще из чего-то такого, чего Сергей попросту не знал.