Взлетная полоса

— Нашли быстро. Дорогу долго выбирали, — ответил Ачкасов. — Я смотрю, скоро новоселье?

Они зашли в подъезд. В здании уже заканчивались отделочные работы. Новый корпус, наполовину сделанный из стекла, просвечивался солнцем почти насквозь. Наладчики как раз опробовали установленные в комнатах кондиционеры, и температура воздуха в кабинетах, коридорах и даже на лестницах была очень приятной. Лифты везде уже работали. Ачкасов побывал на всех пяти этажах. Помещение ему понравилось. Планировка его была хорошо продумана, стены выкрашены в мягкие, не утомляющие зрение тона.

— Надеюсь, дорогой Александр Петрович, жаловаться на тесноту больше не станете? — осматривая будущий кабинет Кулешова, спросил Ачкасов.

— На тесноту — нет.

— А на что же станете? — сразу насторожился Ачкасов.

— У нас, ведь знаете, голову вытащишь, хвост увязнет: — неопределенно ответил Кулешов.

— Что-то я вас не совсем понимаю, — признался Ачкасов. — Болел, должно быть, долго.

Кулешов жестом выпроводил из помещения всех сопровождающих и закрыл за ними дверь.

— Если и дальше с кадрами так дело пойдет, то к осени мне и в старом здании просторно будет. Можно и не переезжать, уважаемый Владимир Георгиевич, — объяснил он причину.

— Вот вы о чем.

— Именно об этом. За один года из КБ ушел ведущий инженер, два начальника групп, заместитель ведущего конструктора. А на их место я до сих пор никого не взял.

— А вы берите.

— Где прикажете?

— Сразу и я вам не скажу, Александр Петрович.

— И не сразу не скажете. А эти начальники и ведущие, между прочим, у меня выросли. И кому-кому, а мне очень хорошо известно, каких трудов и затрат это стоит, чтобы я поверил, будто кто-то мне эту утрату возместит.

— Александр Петрович, увольнение в запас проводится по новому закону. И вы это знаете не хуже меня, — заметил Ачкасов.

— Конечно, — не стал возражать Кулешов. Но жалко, что от нас уходят большие специалисты. Вот, пожалуйста, полковник-инженер Вольский. Не успел от меня уйти, как ему тут же предложили кафедру в машиностроительном институте, и он немедленно ее возглавил. Значит, там он может работать, а у меня нет!

То, о чем говорил Кулешов, Ачкасову и самому было отлично известно. Ему, как начальнику, много лет отвечающему за работу целого ряда конструкторских бюро, действительно приходилось увольнять в запас высококвалифицированных военных специалистов. Но если при этом Ачкасов находил для своих действий оправдание в таком понятии, как омолаживание ученых кадров, то для Кулешова это понятие не имело ровно никакого значения. Он смотрел на все исключительно практически. От него и от КБ, которым он руководил, требовали конкретных дел. Ему давали конкретные задания и, в общем-то, до сих пор мало интересовались тем, каким путем он их выполнял. Лишь бы задание было выполнено качественно и в заданный срок. Все остальное: методы работы, использование внутренних резервов и многое другое — лежало на совести Главного конструктора и для всех посторонних, в том числе и для руководства, именовалось стилем работы, который непременно должен быть присущ каждому отдельному творческому коллективу. Был он и в кулешовском КБ. Главным в этом стиле было исключительное знание возможностей и способностей своих подчиненных. Неведомое в науке и технике каждый штурмовал по-своему. Но опора при этом всегда была на тех людей, которым бесконечно доверял уже многие годы, с которыми сработался, как деталь отлично отлаженного механизма. Люди — специалисты высшей квалификации; он вырастил их в помощь себе. И вдруг этих людей у него отняли:.

Эту обиду Кулешова Ачкасов понимал хорошо. По каким-то особым каналам она доходила и до него. Но он, в силу своего положения, в силу того, что стоял от решения практических задач гораздо дальше, чем Александр Петрович, имел возможность видеть и ту рациональную сторону этого закона, ради которой, собственно, он и был принят.

— Вольского жаль. Голова была светлая. Сколько лет он проработал у вас? — спросил после некоторого раздумья Ачкасов.

— Пришел сразу после войны. Начал младшим сотрудником. А стал профессором, дважды лауреатом: заслуженным деятелем науки и техники:

— В какой-то мере вы сами виноваты, Александр Петрович, что ему не дали послужить еще год-другой:

— Это как же прикажете вас понимать?

— Очень просто. Сколько раз я вам говорил: пишите, просите, доказывайте. Может быть, что-нибудь и решилось бы.

— Я писал. Бочкарева оставили. Спасибо. За дело спасибо. Но обо всех-то я писать не могу! Совесть, в конце концов, надо иметь!

Ачкасов беспомощно развел руками:

— Что же вы от меня хотите?

— Да, конечно, ничего, — нахмурился сразу Кулешов. — Поплакаться, как говорится, по старой дружбе. Вот и все.

— Ну а мебель сюда из старого кабинета повезете? — изменив тему разговора, улыбнувшись, спросил Ачкасов.

— Это уж непременно. И чтобы там ни говорили, расставлена она будет в том же порядке, — немного смягчился Кулешов.