-- Если учесть, что я был на балете всего два раза в жизни, то ваше сообщение меня просто ошеломило.
Юля рассмеялась:
-- Неужели правда?
-- Один раз на шефском концерте в университете. Второй -- в День танкистов в гарнизонном Доме офицеров. Впечатлений -- на всю жизнь.
-- Не кощунствуйте!
-- И не думаю. Хотя идти в третий раз, откровенно говоря, в ближайшем будущем не собирался.
-- Тогда зачем вы достали эти билеты?
-- Вас увидеть хотел, -- чистосердечно признался Кольцов. -- Надеялся, что вы не откажетесь:
Юля взяла Кольцова за руку и увела в зал. Места у них были в шестом ряду партера, почти у самого прохода. Когда сели, Юля спросила?
-- Вы чем-то взволнованы?
Взволнован? В этом Юля ошиблась. Взволнован он, пожалуй, не был. Но мыслей в голове у него носилось много. Шутка ли, две такие беседы в один день! И оба шефа, словно сговорились, закончили одним и тем же? "Ищите себя!" Почему они вообще заговорили с ним об этом? Для него самого этот вопрос не стоял даже теоретически! Сам-то он нисколько не сомневался ни в правильности своих действий, ни в выбранном им пути. Объяснить все это Юле было не так-то просто. К тому же и сама она была для него сплошной загадкой. Она еще ни разу не отказала ему во встрече. Но что из этого следовало? Только то, что в какой-то степени она чувствовала себя в Москве хозяйкой, а его считала гостем? И потому вела себя по отношению к нему как отзывчивый, гостеприимный человек? Или все же существовало и другое объяснение ее внимательности? Одним словом, Кольцов совершенно не знал, что ей ответить, и лишь глубоко вздохнул.
-- Это еще что значит? -- удивилась Юля. -- Вот уж на вас не похоже!
-- Укатали Сивку крутые горки:
-- Вон оно что? А вы думали, Ачкасов вызвал вас разыграть партию в преферанс?
-- Ничего я не думал.
-- А наш разговор в гостях у вашего лейтенанта тоже забыли?
-- Помню, что вы были очаровательны.
-- Допускаю. Но я не об этом, -- строго ответила Юля.
-- А я и об этом тоже.
-- В таком случае я не припоминаю ситуации, где и чем я могла бы вас утомить.
Кольцов задумался? Что бы ему ответить? Выручила увертюра. Юля, казалось, сразу настроилась на представление и забыла о начавшемся разговоре. А Кольцов возблагодарил судьбу, которая уже не раз и не два была в таких случаях благосклонна к нему.
В первом отделении гости показали две балетные сценки: па-де-де из "Сюиты в белом" и "Умирающий лебедь". Партию лебедя талантливо танцевала Жанетт Кло. Во время антракта Кольцов и Юля из зала не выходили, как, впрочем, и большинство присутствующей на спектакле публики. Разговаривать тоже почти не разговаривали. Только Юля сказала:
-- А в Париже я видела эту балерину в роли Эсмеральды. Очень приятная танцовщица. Посмотрим, что покажет Клер Мотт:
О том, что Юля была в Париже, Кольцов не знал, но именно это /.* ' +.al ему самым интересным из всего, что она сказала.
-- Посмотрим, -- покорно ответил он.
Во время второго антракта Юля захотела погулять.
Они спустились в вестибюль и встали у открытых дверей. С улицы тянуло сыростью, запахом бензина, доносился шум, лился синий неоновый свет фонарей.
-- Чем же вы все-таки так озабочены? -- снова начала разговор Юля.
-- Конкретно я вам даже не скажу, -- признался Кольцов.
-- Вот это уже лучше, -- похвалила Юля. -- Значит, причина серьезная. А то выдумали какие-то горки:
-- Простите: Сложно мне, -- признался Кольцов и добавил: -- С вами. После того, что было:
-- А что было? -- неожиданно быстро спросила Юля.
-- Все было! -- твердо сказал Кольцов.
-- Ничего не было. И вообще напоминать о таких вещах не очень-то деликатно, -- в тон ему ответила Юля.
Кольцов понял, что сказал совсем не то, и со свойственностью открытых людей смутился.
-- Не все я и сам понимаю. Не обо всем могу сказать вот в такой обстановке, -- признался он.
-- Это другое дело, -- удовлетворилась таким ответом Юля. -- Скажете позднее.
Второй акт Кольцову понравился больше. Великолепно смотрелась сцена на колокольне, световое оформление. И Юля опять была прежней, не чужой, не далекой, а почти близкой. Ее же самой спектакль доставил огромное наслаждение.
Из темноты неба накрапывал мелкий дождь. Они сели в машину. Юля завела мотор.
-- Пусть греется! -- сказала она и повернулась к Кольцову.
-- Жаль, что вы не видели, как у нас поставлена "Эсмеральда". У нас старались взять из романа как можно больше и для декорации, и для сюжета. А что сделал Пети? Он как раз, наоборот, отказался от всего сопутствующего. Оставил только самые главные линии и изгибы. И показал нам простую и сильную историю любви и смерти. Но если уж есть два пути постановки, то, очевидно, возможен и третий! И четвертый! Вам это интересно? -- горячо говорила Юля.
-- Очень:
-- Очень, -- повторила Юля. -- Не любить балет нельзя. Любите его!
-- Я, наверное, вас люблю, Юлия Александровна, -- не спуская с нее глаз, сказал Кольцов.
Сказал и сам испугался своих слов. Ему казалось, что Юля непременно сейчас рассердится и скажет в ответ что-нибудь холодное, колючее. Но она не рассердилась, а спросила:
-- Что значит "наверное"?