Вскоре мы получили первые планеры БРО-11 и БРО-9, и началась кропотливая работа по освоению азов лётного мастерства: балансировка планера на ветру, пробежки и подлёты на высоту 1-2 м. Учлёт, успешно выдержавший направление и устойчивый полёт планера, мог рассчитывать на большую высоту, а она определялась количеством шагов при растягивании амортизатора. Конечно, первыми в очереди стояли взрослые парни - заводские и фабричные. Я же был последним. Господи, сколько приходилось ждать, тянуть и тянуть этот амортизатор, ремонтировать планеры после поломок, пока, наконец, дело доходило до меня и вознаграждало за все труды короткой пробежкой в течение 5 секунд. Хорошо запомнился первый парашютный прыжок перед полётами, когда в морозный декабрьский день мы поднялись в воздух на Ли-2. Я, опять же, как самый лёгкий, сидел последним в хвосте самолёта. Когда инструктор открыл выходной люк, неизбежность прыжка стала настолько очевидной, что душевное смятение и тревога тут же отразились на лицах впереди сидящих, усилившись после загорания красного плафона и требовательного звукового сигнала. Все объяснения преподавателя остались позади. Впереди мы видели только открытый проём в борту фюзеляжа, куда нужно было шагнуть. Стоило на миг представить, как после этого шага ты потеряешь под ногами всякую опору и маленьким комочком полетишь вниз с чудовищной высоты навстречу равнодушно ожидающей огромной земле, так сердце охватывало холодной тоской, и становилось жалко самого себя. Первой у двери стояла очень крупная девушка с лунообразным лицом, белым, как бумага.
- Пошёл! - раздалась команда инструктора. Но она не двигалась, крепко ухватившись за верхние кромки люка.
- Пошёл, пошёл! - кричал инструктор, теряя терпение.
Не могу, я боюсь! Можно я сяду? - девушка села на край и свесила ноги наружу, продолжая судорожно удерживаться руками за опоры.
Пошёл! - снова раздалась команда.
- Нет! Нет! Не могу! - в отчаянии воскликнула девушка, но вдруг, от хорошего пинка сзади, с криком "Ма-ма!" полетела вниз и исчезла за бортом.
После такого начала стало ясно, что на землю сегодня можно попасть только через этот люк. Подойдя к нему, я закрыл глаза и, не останавливаясь, шагнул, вернее, бросился вперёд. Какой-то мощный вихрь схватил, закрутил и понёс меня в неизвестность. Сердце остановилось в бесконечно длительном ожидании чуда. Теперь только оно могло спасти меня. Неожиданно раздался хлопок, сильный рывок и... целый мир застыл в изумлении: я, живой и задыхающийся от ликования, висел высоко над белоснежной землёй, такой теперь родной и прекрасной.
Мои товарищи успешно осваивали программу, а значит, и новые высоты, а вот у меня не получалось. Мысленно я летал много раз и прекрасно знал, как нужно действовать рулями. Но стоило сесть кабину, замереть в ожидании старта, и напряжённое оцепенение не отпускало меня в течение тех коротких секунд, пока длилась пробежка с небольшим отрывом. Какой-то момент планер находился без управления и, естественно, отклонялся от необходимой траектории движения.
- Вовочка, - обратился ко мне инструктор после очередной неудачи. - Я же говорил, что тебе ещё рано. Приходи, когда исполнится шестнадцать.
Окончательного решения он пока не принял, но моё положение было безнадёжным. Неизвестно, как сложилась бы в дальнейшем моя авиационная судьба, если бы не один случай.
II
Общеизвестно, что любой лётчик на всю жизнь запоминает первый самостоятельный полёт. Я же такого не помню. Помню почти каждый первый вылет на новом для себя боевом самолёте, который, как правило, проходил без предварительного контрольного полёта. А вот самого первого не помню. Однако тот день, когда я стал лётчиком, помню и сейчас.
На первомайской демонстрации мы, первые планеристы города, шли отдельной колонной. У каждого на голове был лётный шлем из зелёного бархата, а на руках - краги, как у пилотов 1930-х годов. Краем уха я услыхал разговор нескольких учлётов из рабочих о том, чтобы отметить праздник полётами, но без ведома Учителя, т.е. самовольно. Я стал просить их взять меня с собой.
- Вовочка, тебе нельзя, ты ещё не умеешь летать, - ответил старший из них.
- Но я постараюсь. У меня получится, вот увидите, - умолял я их до тех пор, пока не уговорил.
Дед Кузьмич, наш сторож, проводил праздник в полном одиночестве. Неожиданное появление планеристов обрадовало его и удивило. Узнав наши намерения, Кузьмин сурово произнёс, поправляя на плече ружьё:
- Без разрешения начальника ворота не открою.
Однако, бутылка "Столичной" резко поколебала его стойкость:
- Что ж, голуби, летайте потихоньку, но ключей не дам!
- Сами строили, сами и откроем, - со смехом заявили мы.