Взлетная полоса длиною в жизнь

В первую очередь мне предстояло стать вертолётчиком. Усвоив азы летания на «пропеллере», я приступил к освоению отдельных видов вертолётного искусства. Здесь были и спасательные работы днём и ночью, в горах, в лесу, в море на Ми-8, Ка-27, и буксировка беспилотных мишеней на внешней подвеске, и минное траление, посадка и взлёт с воды на Ми-14, и торпедирование подводной лодки-мишени на Ка-27. Пройдя через тернии такой подготовки, я, никогда не летавший на вертолётах, зауважал этих «стрекоз» и тех лётчиков, кто выполнял на них подобные работы.

Вспоминаю свои полёты на Ми-8 для тренировки по спасению людей в море. Данный вертолёт не имел никаких средств, которые облегчали или помогали бы лётчику удержаться на режиме висения неподвижно над волнующейся поверхностью моря. Из всего оборудования кабины использовались только авиагоризонт и радиовысотомер. В контрольном полёте, держась за ручку управления и глядя на волны, катившиеся бесконечной чередой, я так ничего и не понял, каким образом инструктор висел над контрольным буем, не наблюдая его и в то же время не сдвигаясь даже на метр. Были только непрерывные короткие движения ручки вперёд-назад.

— Объясни, как ты это делаешь? — попросил я в нетерпении инструктора.

— Это не объяснишь, это надо почувствовать.

— Что почувствовать?

— Поведение вертолёта. Пока не придёт такое чувство — ничего не получится.

И я висел. И не один час мучился, потный от напряжения, пытаясь добросовестно выполнять команды бортового техника, смотревшего через открытую дверь на плавающий внизу буй.

— Влево два метра!.. Назад три!.. Много. Вперёд четыре!.. Ушёл влево, вправо пять! Ещё! Не двигаешься!.. Не уходи назад! — слышались его непрерывные команды.

Через 10–15 минут оба теряли терпение и делали перерыв. После короткого отдыха я занимал снова высоту 20–25 метров, и всё начиналось сначала. И вдруг Оно пришло, это шестое чувство. Я мог регулировать каждый метр. То неподвижно замирая, то сдвигаясь в указанную сторону, я точно выполнял команды «наводчика».

— Отлично, командир, — послышался весёлый голос техника, — теперь мы действительно можем спасать, если потребуется.

Позднее, когда полетел на Ми-8МТ, где был установлен прибор скорости смещения от точки зависания, мне просто «нечего было делать». Не успел я успокоиться и насладиться достигнутым успехом, как подошедший ко мне полковник Ю. М. Тишков, командир вертолётчиков, кандидат технических наук, сказал, загадочно улыбаясь:

— Спасение людей на море ночью для нас то же самое, что для истребителя — полёт на штопор.

— Значит, надо лететь, — коротко ответил я.

И эта ночь пришла. Ох уж эти тёмные южные ночи! После взлёта я взял курс к береговой черте, где возле пирса находилась надувная лодка, предназначенная для спасения экипажа, терпящего бедствие, с четырьмя спасателями на борту. Пролетев над огнями приморского посёлка, мы окунулись в черноту. Ни одного огонька. Вверху тёмное звёздное небо, внизу — одна тьма, без горизонта. Старший группы спасателей сообщил по рации о своём прибытии в заданный район и о включении маяка на «передачу». Глянул на прибор — стрелка пеленга показывала правее. Довернувшись, снизился до пятидесяти метров и начал гасить скорость. Колебания стрелки пеленгования приняли размашистый характер — значит лодка уже близко. Послышался доклад оператора лебёдки о готовности к работе. Включаю фары и одну опускаю вниз для оператора, а второй ищу лодку.

— Переходи на висение и не уменьшай высоту, — слышу голос Тишкова справа.

— Вот они! — непроизвольно воскликнул я, с радостью заметив качавшуюся на волнах лодку и людей с поднятыми головами.

— Снижаться будем точно над ними, иначе «погонишь» их перед собой и перевернёшь, — сказал инструктор, внимательно контролируя каждое моё действие.

Лодка уходит «под меня», и в дальнейшем я действую только по командам оператора. Опускаюсь на высоту 25 м. Всё внимание на авиагоризонт. Ничего вокруг для меня больше не существует. Я ловлю тот тангаж, ту точку на приборе, удерживая которую, можно сбалансировать вертолёт в горизонте, а значит, сохранить высоту постоянной. Я знал коварство ночи и по опыту полётов на истребителях, когда небольшое отвлечение внимания от приборов приводило к неожиданно опасной потере высоты так, как будто её «корова языком слизнула». А сейчас подо мной этой высоты — «кот наплакал». С огромным напряжением добиваюсь фиксации заданной высоты, а сам стараюсь не думать о том, что находится внизу. Все внутренние чувства сконцентрировались в одно — в восприятие поведения вертолёта. Непрерывными мелкими движениями ручки «щупаю» его смещение в этой темноте, сообразуясь с командами оператора. Наконец зависаю точно над лодкой.

— Командир, а теперь — замри… на полчаса, я начинаю работу.

Мне остаётся теперь только выдержать: выдержать высоту, выдержать место, просто выдержать это напряжение. Над головой с огромной скоростью, с характерным шумом и свистом носились по кругу лопасти несущего винта. Вертолёт трясло как в лихорадке, тряслись и мы на этом мягком вибростенде.