Маняша в тот день пришла поздно. Увидела: приезжий сидит за столом и заправляет самопишущие ручки из пузырьков с разноцветными иностранными этикетками. Маняша растерянно осмотрелась, неуверенно пробормотала «здрасте». Он кивнул в ответ, быстрые маленькие глазки весело обежали ее с ног до головы, будто сфотографировали.
— Фамилия? — спросил он с легким кавказским акцентом.
— Щепкина.
— Имя, отчество?
— Марья Семеновна…
— Ты кто? Машинистка?
— Да вот… печатаю! — показала она на машинку.
— Садись и печатай! — приказал он повелительно.
Маняша села.
— «Приказ номер один»! — продиктовал он.
Она начала долбать по клавишам одним пальцем, спешила, сбивалась.
— «Параграф номер один, — продолжал он. Откинув рукав пушистого светлого пиджака, посмотрел на ручной хронометр со множеством стрелок и цифр. — Щепкиной за опоздание на работу объявляю строгий выговор»!
— Да ты кто такой?! — вскинулась она.
— Я? Бадоян! Геворк Нерсесович. Можно — Григорий Николаевич…
— К вашему сведению, — сказала Маняша, распалившись, — я сюда вообще не должна была приходить сегодня! К кому ходить-то? Никакого начальства.
— Ты сколько знаков в минуту печатаешь, Щепкина? — невозмутимо продолжал спрашивать Бадоян.
— Не считала! Я еще учусь!
Он взглянул через плечо на напечатанное, подумал и сказал:
— О'кей! Тогда продолжим! Печатай! «Параграф номер два. Уволить Щепкину М. С. за профессиональную непригодность». Подпись — заведующий производством и исполняющий обязанности управляющего «Ремвоздуха» номер восемь — Бадоян. Дата сегодняшняя!
Маняша нервно засмеялась:
— А как вы меня можете уволить, если я сюда и не поступала?
— А что ты здесь делаешь? — удивился он.
— Добровольно печатаю, осваиваю машинку. Помогаю, когда что нужно.
— Ну и порядки у вас! — поморщился он недовольно. — Бузовые дела! Кто у вас на кадрах?
— А никого, — открыто потешалась над приезжим Маняша.
— На кадры сядешь? — быстро и деловито прикинул он.
— Нет! — заявила она решительно.
В отдел кадров в тот же вечер Бадоян посадил Нила Семеновича.
Поселился Бадоян в доме Мальцева. Особняк он обежал в одну секунду, все обнюхал, обсмотрел и сказал довольно:
— О'кей! Здесь, на втором этаже, оборудуем гостиницу для инженерно-технического персонала! На первом — оффис, то есть контора! И чертежная!
Теткин не успел глазом моргнуть, как Бадоян потащил его осматривать фабрику. Лазали по подвалам, по крышам. Бадоян надел темно-синий рабочий комбинезон и, как мальчишка, заползал во все щели. В котельной даже в давно погасший котел пролез, детальнейшим образом осмотрел топку, колосники, трубы. Вылез довольный.
— Вот что значит из нашего, уральского железа склепано! Можно будет задуть! Ремонтных работ на десять процентов!
Когда он все успевал, никто не мог понять. Катался шариком по Селезням, часто пропадал в батальоне. На четвертый день связисты протянули нитку до уезда, в конторе зазуммерил полевой телефон, Бадоян вышел на связь с Москвой.
В Селезни из окрестных лесов потянулись мужики, взбудораженные глазуновской агитацией. Из Ярославля, Нижнего Новгорода зачастили разведчики от артелей. Ширился и креп слух о большой работе. Но Бадояну пока были нужны не столько грабари, каменщики и плотники, сколько мастера по дереву и металлу, но таких пока было мало.
Инженер Бадоян полгода провел за границей, стажировался на авиазаводе «Фиат» в Италии, потом в Америке на заводе фирмы «Мартин».
— У меня один человек на заводе «Мартин» даже голову пощупал — искал рога! Раз большевик — значит, с рогами и хвостом! Шутил, конечно, но кто-то там и всерьез так думает, — рассказывал Бадоян за вечерним чаем.
Наконец вернулся Щепкин, которого Маняша ждала с нетерпением. С ним явилось человек сорок — ответственные люди из всесоюзного совнархоза, проектировщики, руководство и спецы из «Авиатреста». Они очень громко спорили. Маняша поняла, что мнения разделились — одни были за полную ликвидацию затеи в Селезнях, другие против. Все решила Волга. Сошлись на том, что основные транспортные нагрузки в будущем река может взять на себя. Это дешево и удобно. Новая железнодорожная ветка послужит ей хорошим подспорьем. А главное, что в верховье, как на главной улице России, встанут заводы, которые смогут работать и на Селезни. Если проект авиазавода утвердится, он окажется звеном в неразрывной цепи между металлургическим Уралом и фанерно-древесным Северо-Западом.
Но Маняше было не до высоких проблем. В первую же ночь, стыдясь и гордясь, объявила Дане долгожданную новость. Он растерялся, не сказал ничего. Просто уткнулся ей лицом в голое плечо и благодарно молчал. Она ерошила ему волосы, в первый раз за последние годы думала успокоенно: «То-то… Никуда ты теперь от меня не денешься!»