Взлетная полоса

Со столичными приехала и высокая худая дамочка лет тридцати, как определила придирчивым взором Маняша, но державшаяся по-девичьи прямо, в аккуратной шубке, меховом берете-шляпе, косо падавшем на узкую высокую бровь. Была она молчалива, бледна и задумчива, много ходила по Селезням и почти беспрестанно курила длинные папироски. Селезневские девки следовали за нею неотступно, хотя и на деликатной дистанции. Обсуждали столичную гостью со всех сторон — ценили не только городскую моду, но и стать ее, и редкостный зелено-синий цвет глаз, и стройные ноги с узкими «шиколками» в не по-зимнему легких полуботинках из тонкой кожи. Как и Маняша, все в Селезнях решили, что дамочка — «инженерша» и состоит при ком-то из столичных приезжих. Но гости уехали, а дамочка осталась. Теткин уступил ей свою комнату, охотно с нею разговаривал. Маняша считала, что это он из молодого мужского интереса.

Как-то Маняша подстригала Щепкину портновскими ножницами отросшие волосы, ворчала, что не нашел в Москве времени на парикмахерскую. Щепкин сидел, закутанный в простынку, и благодушно отбрехивался. Кто-то тихонечко стукнул в дверь, и вошла и вежливо встала у притолоки городская дамочка. Нервно хрустнув длинными пальцами в маникюре, сказала:

— Даниил Семенович, если не возражаете, я постараюсь вам и в чертежной быть чем-нибудь полезной. В бюро у Томилина я приобрела кое-какой опыт!

Щепкин вскочил, путаясь в простынке:

— Вот, познакомься, Маша! Это товарищ Голубовская!

Маняша строго поджала губы, церемонно подала ладошку лодочкой, сухо произнесла:

— Рады познакомиться.

Про себя же подумала с неприязнью: «Интересно, какой у тебя опыт? И где это ты к моему Даньке успела подкатиться?»

Голубовская не заметила ее тона. Как всегда, думала о чем-то своем… Но работником оказалась превосходным. Бадоян только крякнул, когда она села за машинку и ударила очередью, как из «максима».

— О'кей! — восхитился он.

На совещании, что он созвал в нижней зале мальцевского особняка, Ольга Павловна сидела за отдельным столиком с блокнотом, записывала выступавших. Их было очень много, Маняша поила всех чаем. Стаканов не хватало, и чай пили по очереди. Поднося Голубовской, заглянула в ее блокнот. Та сыпала непонятные закорючки — стенографировала. Ревниво подумала: «Образованная!»

Бадоян встал, погладил ершистую голову, сказал:

— Будет здесь авиазавод, не будет — пока дело темное! Да и не наше это дело — капитальное строительство. Мы существуем пока как авиамастерская, которой тоже фактически нету, но ее надо оборудовать как полагается. Будем задувать котельную, ремонтировать и готовить цеха и одновременно начинать в них работу над амфибией! Шестого июля должны быть готовы два экземпляра нашего гидросамолета! («Ишь ты, уже «нашего», а он же Данин!» — с обидой подумала Маняша.) Объявляю распределение обязанностей: Щепкин — общее руководство и рабочие чертежи, Теткин — расчеты, Бадоян, то есть я, — производство! На сегодня — все! Членов партии прошу остаться!

Осталось семь человек. Образовали партячейку, секретарем дружно выбрали Нила Семеновича Глазунова. На столе, на подставках, как голубая мечта, стояла отлакированная деревянная модель амфибии. Лодочка дерзко раскинула крылья, острый носик был озорно приподнят, казалось, крутани пропеллерчик позади обтекаемой короткой моторной гондолы на стойках — полетит.

Через две недели впервые за долгие годы из трубы мальцевской фабрики повалил белый дым, после очистки и ремонта пустили паровой котел в котельной, в пристройке застучал дизель портативного генератора. В окнах фабрики тускло загорелись электрические лампочки. Это на первое время. Уже строили линию, ставили в просеке деревянные опоры, тянули медные провода.

Саперы долбили мерзлый грунт, отогревали его кострами, клали смолистые шпалы, свинчивали рельсы — к Первому мая приказано было пустить в ход железнодорожную ветку. Пока же санный обоз привез оцинкованные гвозди, бочонки с краской и авиалаками, красную листовую медь и латунь, тюки с мануфактурой для обтяжечных работ. В столярке зашоркали рубанки, запели пилы.

Осипшему от крика Щепкину говорили спокойно:

— Не волнуйся! Все будет в порядке! Ты только гляди, чтобы мы от чертежа твоего не отпрыгнули и не напортачили.

4

В Нижних Селезнях Голубовской понравилось. Работы было много, уставала от шумливого, неугомонного Бадояна, но в душе воцарился покой. Жила одиноко, в узкой комнатенке стояла железная койка, табурет и все. По утрам обливалась ледяной водой над тазом из кувшина, растиралась докрасна, от холода по спине ползли мурашки, зато потом становилось жарко и легко. Завтракала куском ржаного хлеба, картошкой, кипятком. На первом этаже мальцевского особняка поставили титан, он кипел круглосуточно.