Взорванная судьба

— Даже если бы пошли они на любой протест, то в такой ситуации как у него, было бы это совершенно бессмысленным занятиям. Верно, слывет утверждение, что плетью обуха не перешибешь.

Пьер Колен скрипнул зубами от досады и резко оборвал всхлипывания сына.

— Все это сплошное вранье! — отрывисто бросил он. — Сиди дома, я скоро вернусь!

Мрачный сырой коридор, куда как ящики из какого-то гигантского шкафа-бюро выходили двери квартир таких же неудачников, что и он сам, разозленный Пьер Колен одолел в один миг.

Сам при этом удивился, как такое удалось:

— Очень быстро и без той надоедливой одышки, что уже с полгода давала ему о себе знать.

Хватило Пьеру решимости и на то, чтобы дальше тоже не остановиться на отдых. Вместо этого — сразу сбежал вниз — по крутой заплеванной металлической лестнице, выводящей прямо на улицу.

Только дальше, на ходу, к полной своей тоске, вдруг понял, что обращаться за помощью некуда и не к кому.

— Все к черту! — вслух, не замечая проходящих мимо зевак, с отчаянием выкрикнул он. — Нужно уезжать отсюда как можно дальше!

Остальной путь продолжил уже просто инерции, увлекаемый, неожиданно охватившей его злостью. Она прошла лишь тогда, когда на подходе к подземке внезапно увидел спешащую прямо ему навстречу от станции метро собственную жену.

— Подожди, Пьер. Это правда? — окликнула она мужа со столь несвойственной ей тревогой.

— Что, правда? — переспросил было Колен, но, спохватившись, исчерпывающе ответил на вопрос. — Правда, Роза!

Диагноз свой он знал немало дней.

Но все скрывал его от семьи, гадая:

— Как оказался втянутым в столь страшную болезнь?

Потом вычислил:

— Это, конечно, было еще до их скоропалительного замужества, коли и у Алика тоже проклятый вирус. И не иначе. Только кто знал, что через столько лет всплывет зараза?

Он глянул на пятна, покрывавшие руки:

— Вот, все симптомы страшного заболевания налицо! Не врут, значит, врачи.

Думал об этом все это время непрестанно. И теперь нашел с кем поделить собственную вину за случившееся:

— Напрасно, Роза, мы провели свой медовый месяц в Антверпене с теми разбитными ребятами из общества хиппи.

Он укоризненно покачал головой:

— Кололись-то одной иглой.

Жена всё поняла сразу.

Странно, но теперь обошлось даже без слез. Оказалось, что выплакала их накануне…

И часа не прошло с начала работы, когда хозяин магазинчика, где она сидела на кассе в продовольственной секции, познакомил весь коллектив со срочным полицейским извещением.

После чего, на расстоянии вытянутой руки, словно общаясь с прокаженной, вручил Розе Колен конверт с её окончательным расчетом за отработанное время.

Надеялась, правда, Роза на то, что произошло случайное недоразумение. Случилась роковая ошибка? Спешила домой, чтобы отправиться с мужем в больницу за контрольным анализом, и вот…

— Теперь и я на мели, а не только ты без работы, — выслушав жену, буркнул Пьер, в душе которого снова поднималась волна раздражения.

Выместить ее можно было и на супруге, да только не хотелось.

Для Розы у него в запасе оказался откровенный разговор, снимавший с нее часть вины за трагедию, обрушившуюся на их семью.

— Мне еще в камере подельники из числа торговцев наркотиками намекнули, что в дальнейшем отказано в товаре, мол, клиенты теперь отвернутся, — негодовал Колен. — Ну да ничего, я с них возьму откупного.

Он погрозил кому-то неизвестному кулаком:

— Мне все оплатят эти проклятые «Грузовые перевозки Грасса».

Пьер еще более распалился:

— Иначе я сумею найти управу и на дона Луиса!

Угрожающий выкрик Пьера утонул в шуме уличной толпы. Но ему и это было уже совершенно безразлично. Набравшись решимости, он оттолкнул от себя жену и нырнул в туннель метро, собираясь посчитаться сейчас же с теми, кто поставил на нем крест.

Еще оставались деньги, чтобы добраться на подземке с их городской окраины до фешенебельного района, где горела неоновым светом вывеска источника всех его бед:

Офис фирмы «Грузовые перевозки Грасса».

Именно в одном из притонов этой самой организации, еще только приехав из Европы, он — безродный эмигрант окончательно «сел на иглу». Ради собственной дозы сначала другим продавал травку, затем — героин. А потом уже всей семьей вот так и жили на проценты от выручки.

— Ничего, вы мне заплатите, — всё повторял раз за разом сквозь стиснутые зубы, шептал обозленный Колен, подходя к знакомому зданию. — Отольются вам мои слезки по самому высокому счету!

И все же в социальном одиночестве, продираюсь сквозь оживленную людскую толпу, он был недолго.

Нашлось-таки, кому и здесь заинтересоваться безродным наркоманом, каких уже научились горожане определять безошибочно.

— Пьер, дружище! — послышался возглас из-за спины.

Оглянувшись, Колен с нарастающим чувством неприязни увидел как из распахнутой дверцы, припаркованной у тротуара машины, улыбается ему золотым оскалом вставленных зубов, латиноамериканский красавчик Мануэль Грилан.

Руки невольно сжались от ненависти в кулаки.

Однако тому и это было ни по чём.