Взорванная судьба

Он сделал несколько шагов по направлению к испытуемому курсанту:

— Вот потому, ты так нам нужен!

Мыслитель поднял вверх свою длинную руку и демонстративно щелкнул в воздухе худыми костлявыми пальцами. Судя по всему, делая условный знак кому-то, доселе невидимому его собеседнику.

После чего, совсем не заботясь о том, кто, как и каким образом, выполнит его команду, Концифик пригласил Бьенола сесть рядом с собой.

— Прошу Вас, дорогой чемпион!

Свет в зале погас.

Но еще не успели окончательно остыть многочисленные светильники на стенах и под потолком, как на противоположной от зрителей стене кабинета уже вспыхнул овальный экран видеофона.

Та же пленка, какую в последнее время полюбил рассматривать капрал Садив вернула зрителей к рекордному мгновению Всесбора.

И гордостью за свой успех всколыхнула душу спортсмена.

…Вначале шли цифры и символы, лишь затем Бьенол увидел самого себя, готовящегося к прыжку.

Камера показала его разбег, потом изображение взмыло резко вверх, где в голубой высоте чернела планка. Тут же над нею возник силуэт прыгуна, и вот он, уже улыбающийся, принимает поздравления, с побежденной рекордной высотой.

Бьенол отлично помнил все, что было тогда и без этой архивной записи.

— Все понятно? — внезапно раздалось из соседнего кресла, в мягкой обшивке которого буквально утонул странный старик в чёрной академической мантии.

— Что же тут непонятного?! — грубовато парировал собеседник.

Впрочем, Бьенол быстро опомнился и не стал более нарушать прежнюю строгую субординацию.

— Ведь это я устанавливаю рекорд Сетелены — тридцать четыре меры и три четверти, — расцвел в улыбке Бьенол.

За приятными воспоминаниями о собственном достижении он словно забыл о цели их непростого разговора.

— Вот именно, — проскрипел голос из кресла. — Только теперь несколько замедлим подачу кадров.

Мыслитель, на этот раз не стал обходиться жестикуляцией.

Он снял, уже знакомую его собеседнику, переговорную трубку и с её помощью передал в аппаратную новое распоряжение. Выполнили и его стремительно и беззвучно, как уже привыкли делать, неведомые парню, но наверняка — многочисленные и весьма исполнительные, лаборанты мыслителя.

Снова на экране появилось изображение.

— Все тот же самые прыгун, — узнал себя Бьенол.

Снова разбег.

Только теперь тягучее замедление сделало изображение совсем уже неинтересным для Бьенола. Он отвернулся от экрана. С гораздо большим интересом вглядывался теперь в, едва видимые в синем свете отблесков экрана, очертания остальных предметов обстановки кабинета.

— Нет, нет, — донесся до него протестующий возглас.

Мыслителю, явно, не понравилось такое легкомысленное отношение прошедшего отбор добровольца к сути его работы.

— Вы смотрите сюда, молодой человек, не отворачивайтесь! — своей, на удивление крепкой, рукой цепко схватил его за плечо Концифик. — Теперь-то Вам, молодой человек, уж все должно стать совершенно понятным!

Мыслитель пошел ва-банк своими дальнейшими откровениями.

— Не только обычную, что побывала на телевидении, видеохронику сейчас посмотри, молодой человек, — велел он. — Есть и кадры специальной съемки!

Острый пронзительный взгляд Концифика, казалось, зловещим горел огнем даже в этом полумраке.

Про специальную съемку спортивных соревнований его собеседник слышал впервые. Но и это известие вовсе не обеспокоило подопытного, к которому были обращены слова коварного старика.

— Как таракан из щели вылез! — с неприязнью покосился на мыслителя Бьенол.

И вслух добавил:

— Высоту я взял чисто, ни один судья не подкопался.

— Не туда смотришь, — так же въедливо, как и в начале разговора, вновь проскрипело из полумрака кабинета, освещаемого сейчас всего лишь тем же самым голубым светом, растекавшимся с экрана видеофона.

— На подлете к планке тебя не было, — озвучил он свое обвинение. — Лишь разбег и сразу ты — наверху.

Бьенол так опешил от неожиданного обвинения в подлоге, что не смог сразу и слова вымолвить.

— Что на это скажешь? — между тем, настаивал на своей версии старик. — Что, язык совсем отсох?

Обвинения были предъявлены, следовало защищаться:

— Так ведь скорость моего разбега оказалась такой высокой, что камера просто не справилась с фиксацией изображения.

Парня так и переполняло чувство негодования.

— Аппаратура не справилась! — попытался отстоять свои прежние успехи Бьенол. — А я ни в чём не виноват!

— Хоть космическая скорость! Наша аппаратура и такое ускорение легко берет, — нажатием кнопки на подлокотнике кресла мыслитель включил свет в зале.

— В данном же конкретном случае на подлете к планке не было никого.

Разоблачитель выдержал зловещую паузу.

— Ни тебя, ни кого другого, — он насладился произведенным на собеседника впечатлением и с прежнего, вполне уважительного тона, перешел на фамильярное общение. — Ты понял, молодой человек.

С такой запальчивостью неслась скороговорка от внешне совсем дряхлого старика, что уже само это повергло Бьенола в лёгкий шок.

И ему оставалось только слушать то, что повторял и повторял, как заезженная пластинка, упёртый мыслитель:

— Ни-ко-го.