Взорвать «Аврору»

К своим удалось попасть через четыре месяца. Поезд, двое суток тащившийся от Киева до Одессы, Шептицкий тоже никогда не забудет. До сих пор стоит перед глазами купе, в которое набилось шестнадцать человек, и толпа пьяных австрийских солдат, убивавших на перроне своего офицера…

Второй раз такая усталость навалилась на него в октябре двадцатого, когда он со своим полком прикрывал отступление марковцев на Украине, под Александровском. Красные прижали их к берегу острова Хортица, к гранитным скалам, которые поднимались над Днепром на несколько десятков метров. Стреляя, Шептицкий время от времени оглядывался на реку – успели ли переправиться товарищи?.. Впрочем, словом «товарищи» тогда называли только большевиков. А когда красные – это были кавалеристы 2-й Конной армии Миронова, – пораженные яростью, с которой отбивались их атаки, на время отхлынули, оставив на склонах Хортицы десятки человеческих и конских трупов, и дали тем самым возможность переправиться горстке белых героев – тогда Шептицкий посмотрел вокруг и увидел мертвых друзей. Подполковник Атрощенко, капитан Тауберг, штабс-капитаны Маслов и Сивец, поручики фон Шмидт, Липский, Зозуля… Они лежали там, где застали их большевицкие пули, обнимая винтовки и пулеметы. Прибрежные скалы, вода Днепра рядом с ними были красны от крови. И усталость, навалившаяся тогда на Шептицкого, была огромной, безбрежной, как серое осеннее небо над рекой…

А в третий раз он ощутил такое же чувство через месяц, когда стоял на сером камне Ялтинского мола. Это был последний день, который он провел в России – 14 ноября 1920-го. Три дня назад скончалась его жена.

Горы, окружавшие Ялту, были затянуты серой плотной дымкой, сквозь которую иногда проглядывало бледное, скупое солнце. Море было темно-зеленым, почти летним на вид. Прибой лениво шлепал волной в бетон набережной – так же, как в мирное, довоенное время. И так же теребил ветер листья пальм, вытянувшихся в струнку вдоль линии берега. Только вот не было на этой набережной ни веселой фланирующей толпы, облаченной в белое, ни многочисленных кафе и ресторанов – все они свернули свою работу при первом известии о том, что красные прорвали фронт на Перекопе.

У мола стоял пароход «Русь». Молчаливые, до предела утомленные бойцы конного корпуса Барбовича поднимались по мосткам на борт корабля. Многие крестились и кланялись земле, которую оставляли навсегда.

А потом «Русь» долго, тоскливо, протяжно гудела, разворачиваясь в бухте. На борту парохода было тихо, несмотря на то что он был переполнен людьми. Они молча смотрели на крымский берег, иногда перешептывались или тихо, задушенно принимались рыдать. И так же быстро умолкали. Неожиданно с правого борта тупо ударил револьверный выстрел: застрелился однорукий подъесаул. И снова мертвящая, неправдоподобная тишь, нарушаемая лишь гулом винтов под днищем корабля…

Потом были Константинополь, Галлиполийский лагерь, Болгария, Германия и, наконец, Латвия. Да мало ли что было потом…

Шептицкий замотал головой, отгоняя ненужные воспоминания. Сейчас предстояло осмыслить все то, что произошло с Балтийской Военной Лигой.

Шептицкий уже знал о том, что Сабуров не был предателем: вторая телеграмма, отправленная из Ленинграда Сазоновым и полученная с опозданием, красноречиво об этом говорила. Но второй раз к матери Владимира Шептицкий решил не ездить, хотя вышло, конечно, неловко. Ведь миссия Сабурова все равно провалилась, это было ясно – иначе большевики опубликовали бы в газетах информацию о взрыве «Авроры», о гибели лидеров страны. Такие события они бы не смогли скрыть. Оставалось только гадать, как и где взяли Владимира чекисты и что именно скажет он на допросах. Впрочем, ничего существенного сообщить он не смог бы, даже если бы захотел – никаких сведений о деятельности Лиги у него не было. Не было в газетах и информации о разоблачении белогвардейского агента Сазонова, втершегося в доверие к чекистам. А значит, Сазонов был жив и продолжал работать. Значит, за него можно не беспокоиться.

А вот исчезновение генерала Покровского – это было уже серьезнее. Тут явственно прослеживалась рука ГПУ. Если Покровский похищен и вывезен в СССР, это означает конец Лиги. Впрочем, ей и так конец – после провала операции «Аврора» расчетливые англичане не станут тратить свои деньги на бессмысленный, заранее обреченный проект… Поручик Брюннер должен был разузнать подробности, но в любом случае дела обстоят хуже некуда.

«Господи, какой дичью я занимаюсь, – с тоской подумал Шептицкий, вглядываясь в перспективу пустынной улицы чужого города. – Я, кадровый офицер… Каким же я был счастливым, когда в далеком третьем году увидел Катю в партере одесской оперы! Если бы кто-нибудь сказал тому юному подпоручику, как сложится его жизнь… Что Катя умрет в двадцатом, за три дня до эвакуации из Ялты, а сам он будет водить такси по улицам столицы независимой Латвии и дрожать при мысли о том, что англичане перестанут финансировать какую-то там Лигу… Бред, если вдуматься».