Читаем Взорвать Манхэттен полностью

- В общем, там ты кое-что тяпнул, - вдумчиво предположил Марк. - И теперь линяешь… И правильно делаешь, мудила. Только если эти ребята узнают, что у тебя есть такое кино, я за твою шкуру дам… Вернее, не дам ни цента. А Уитни твой не птица, а бомбардировщик. И готовься принять от него на свою голову весь боезапас. И меня, ты, кстати, впутал…

- Да ладно тебе, - отмахнулся Жуков. - Ну, прилип диск и прилип…

- Значит, так, - сказал Марк. - Я ничего не видел и не слышал. Давай показывай барахло, я «вэн» подогнал, грузимся, и я тебя больше не знаю, усек?

- Да чего ты тут драму с трагедией… - начал Жуков, но Марк категорическим жестом рубанул перед собой воздух, сказав:

- Слышь, ты, высокомолекулярное соединение… Ты себе закажи плиту надгробную с эпитафией: «Он был оптимистом». Если нас теперь и пронесет, то только чудом. Ты попал, и сам это знаешь. Другое дело - может, не понимаешь до конца… Но конец будет. И принцип: а Хилари нам Клинтон! – тут не пройдет. Хочешь совет? Хотя советчик я не лучший, ибо мое чувство юмора сильнее чувства жалости.

- Ну…

- Ни о чем не спрашиваю, потому что ни о чем знать не хочу, но лично я теперь заинтересован в одном: чтобы ты грамотно «сделал ноги». В Штатах тебя вычислят в три приема. А может, и в один… Линяй в Рашку. И затеряйся в ее глубинах. Ксивы сообрази новые, со старыми погоришь. И сиди там тихо, как говно в траве. - Он задумался, покусывая нижнюю губу. - Знаешь, - произнес невесело, - пожалуй, не нужно мне твое барахло… Пожалуй, нужно мне отваливать на всех парах…

- Ну, а с дисками чего делать? - растерянно спросил Жуков.

- Ха… Так он не один? Ты их побереги, - рассудительно промолвил Марк. - Они тебе еще очень даже пригодятся.

- В смысле?

- Когда тебе в зад раскаленный лом вставят, то будет такой расклад: или лом дальше двинется, или наружу выйдет, - объяснил умудренный урка. - В обмен на диски. Так что они тебе здорово облегчат дальнейшую жизнь и смерть.

Брякнул входной звонок.

- Кто это? - напрягся Марк, побледнев.

- Витька, наверное…

И это действительно был Виктор. Вошел, обозрел компанию веселым бесшабашным взором.

- Значит, - резюмировал жизнерадостно, - звезда нелегальной эмиграции Лора Голубец ретировалась с нашего небосклона. А ты, - обратился к Жукову, - решил последовать ее примеру. Ну, и куда теперь?

- Говорит, в Сан-Франциско едет, - угрюмо сказал Марк. - Кореш там у него, строительная компания…

- Чудо-город, - откликнулся Виктор. - Климат - сказка! Круглый год - лето с бодрящей прохладцей.

- Угу, - невпопад высказался Жуков, с благодарностью поглядев на Марка.

- Покеда, братцы, - откланялся тот. - Не пропадайте. Особенно - ты, - скосился на Жукова. - В каком смысле - понимаешь…

Когда за Марком захлопнулась дверь, Жуковым овладело тупое равнодушие и отчаяние. Он понял, что все его неприятности лишь начинаются, и что самое главное: прогноз их абсолютно невозможен.

Ушлый Марк наверняка знал, о чем говорил. Битый судьбою и жизнью аферюга сразу понял, к чему идет дело. А он, дурак, живет одним днем, даже не удосужась хоть на недельку заглянуть в будущее…

Не слыша слов, он кивал Виктору, ощупывавшему его пиджаки и рубашки, называвшему какие-то цены, затем была кутерьма с погрузкой мебели и чемоданов; после, уже поздней ночью оставшись в пустой квартире, Жуков постелил на паркете старые одеяла, улегся, и под мерный шум атлантических волн за окном погрузился в тревожное ломкое забытье.

МАРК

Ни Жуков, ни Виктор, да и вообще никто в среде эмиграции, где вращался Марк, даже представить себе не мог, кем воистину является этот прожженный мошенник, живущий исключительно криминальным промыслом. Не было представления о прошлом Марка и у властей США, ибо легализовался он в стране через законный брак, выехав в Америку по гостевой визе в конце восьмидесятых годов.

Во всех анкетах, во избежание лишних вопросов Марк писал, что трудился разнорабочим, липовая трудовая книжка у него имелась, хотя ее никто не спрашивал, а между тем прошлое его было весьма занимательно и витиевато.

Отслужив срочную во внутренних войсках, в охране зоны строгого режима, Марк поступил в школу милиции, и по окончании ее был распределен на должность опера в убойный отдел Ростовского УВД. Опер из него вышел толковый, рисковый и хваткий. Однако поощрениями и почестями начальство его не отмечало: Марк был неуправляем, дерзок, критичен по отношению к руководству, открыто презирал прокуратуру и - совершенно аполитичен. И если бы не блестящие результаты в оперативной работе, бесстрашие и способность сутками пахать без роздыха, долго бы он в милиции не задержался. Кроме того, пару раз Марку довелось выступить в качестве исполнителя высшей меры наказания, и начальник УВД, посвященный в этот секретный факт его трудовой деятельности, поневоле относился к палачу с некоторым снисхождением: ведь что ни говори, а взять на себя смертный грех по служебной необходимости - заслуга немалая.

Перейти на страницу:

Похожие книги

12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее