Читаем Взорвать Манхэттен полностью

- Ну, я рад, что ты жив-здоров, - принужденно улыбнулся Дик, подзывая официантку. - Счет, пожалуйста…

Все. Рухнули призрачные надежды, и туман их истаивал в полупустом зале маленького семейного ресторанчика. Что-то подобное Абу испытал в казино, когда поставил крупную сумму на то и дело выпадающие номера на столе рулетки, а выпал «ноль», и столбики фишек бестрепетно сгреб крупье, и зеленое сукно насмешливо опустело.

- Ну а… могу ли я сейчас каким-либо образом быть для вас полезен? - стесненно произнес Абу.

- Что значит, - полезен? - пожал плечами Дик. - Работы достаточно, но, чтобы посвятить тебя в нее, нужно определиться с взаимной адекватностью… С твоим настроением, с твоими желаниями… Существует масса задач, но готов ли ты взять на себя их решение? И еще. Мне не совсем ясно, в какой степени ты доверяешь нам, и, соответственно, можем ли мы доверять тебе? - Он выдержал паузу, расписываясь на счете.

- С чего ты взял, что я не доверяю вам? - холодно спросил Абу.

- Ну… может, и доверяешь, но сейчас мне кажется твое вовлечение в реальные действия неправильным. Прости за откровенность, Абу, но ты производишь впечатление человека, выбитого из колеи… Я не могу брать на себя риск рассматривать тебя в качестве целеустремленного и идейного, если хочешь, сотрудника, не колеблясь, выполняющего приказы. Мне нужны люди, на которых я положился бы без оглядки.

- Если у меня было бы дело, которому стоило служить, я произвел бы совершенно иное впечатление, - полушепотом, скороговоркой доверился Абу. - Дай мне его. Где оно?

- Не знаю, не знаю… - Американец покачал головой. - Повторяю: для работы по моей тематике мне необходимы люди, не обремененные всякого рода раздумьями по поводу вмененных им обязанностей. Любой их прокол - и я лишусь головы. Одно дело - привлечь человека в качестве консультанта, другое - поручить ему долговременное оперативное задание.

- Проколов не будет, - сказал Абу. - Я хочу постоянной работы на вас. Она мне необходима, как воздух. Дик, я не могу вернуться обратно, не услышав от тебя что-либо обнадеживающего… Я занимаюсь не своим делом. Я не живу, а выживаю.

Дик отрешенно смотрел в окно. Нижние веки его сосредоточенно подрагивали от напряженного и, по всему виделось, трудного раздумья.

- Ну, хорошо, возвращайся, а на днях… - Он помедлил. - Хотя… Ладно. Я устрою тебя в отеле, а завтра переговорю с руководством. Обещать ничего не стану. Есть у меня соображения по поводу одной комбинации, может, ее и стоит тебе поручить… Но опять-таки речь идет о приблизительном варианте, многое предстоит уточнить и согласовать…

Оказавшись в номере отеля, Абу опустился в кресло. За окном лил дождь. Тихий и сонный полумрак царил в помещении.

На него нахлынуло горькое, отупелое одиночество. Но все-таки в сердце теплилось ожидание благих и значительных перемен.

Если Дик и играл с ним, то играл тонко и, конечно же, выиграл. Теперь Абу уже гнал от себя сомнения в том, что его собирались использовать, и он сам поспособствовал планам хитроумных и расчетливых шпионов. Эти мысли были грязны и порочны. Дик попросту пошел ему навстречу, в очередной раз поддержав его. А то, что подобное содействие соотносилось с рабочими интересами американца, - чему удивляться? Поменяйся они местами, точно также поступил и Абу. Другое дело, перебежчик из американской разведки появиться в Ираке не мог. И это вполне определенно говорило в пользу той страны, где ныне обретался беженец Абу. Значит, в ней заключалась сила и правда, каких бы усилий не стоило ему таковое признавать.

Но главной истиной, преподнесенной ему сегодня, была истина мести. Как лекарство, легким уколом введенное в кровь, оно стремительно распространялось по всему его существу, убивая темные разрушительные сгустки безверия и отчаяния.

Месть - вот смысл и оправдание всего его дальнейшего существования. И главное, того прошлого, которым мучился и он, и Мариам.

Он обязательно скажет ей об этом спасительном средстве, чей свет рассеет ее безысходный душевный мрак. И они вновь станут счастливы.

ЖУКОВ

Сознание в полной мере вернулось к Жукову уже на выходе из аэропорта «Шереметьево», - до сей поры, то есть в течение всего полета он пребывал в состоянии стеклянного и категорически принципиального опьянения. Первый глоток крепкого алкоголя был сделан непосредственно после отрыва самолета от полосы в аэропорту Кеннеди, вторую бутылку он купил у стюардессы, когда лайнер минул береговую полосу канадского побережья, а третья была почата уже на подлете к Шотландии. Потом он забылся сумбурным сном, а когда очнулся от него, в иллюминаторе уже дымились предрассветные облака и натужно подвывали двигатели, умеряя свою мощь перед снижением на посадку.

Сквозь плавающую в глазах похмельную пелену Жуков узрел торчащее из сетчатой сумки сиденья горлышко бутылки, отметил удовлетворенно ее увесистую нерастраченность на добрую треть, и тут же эту треть опорожнил, запив яблочным соком, брезгливо поданным стюардессой.

Перейти на страницу:

Похожие книги

12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее