Читаем Взорвать Манхэттен полностью

Игра вырисовывалась долгой и опасной. Предстояло решить, что следует докладывать Дику, а что опустить в отчете. Например, интерес Хабибуллы к управлению летательными средствами извне. Стоит ли говорить об этом? Такой вопрос раскрывает для него, агента, суть его миссии. А понравится ли осведомленность Абу начальству?

С другой стороны, его контакт могли фиксировать со стороны, и понравится ли начальству лукавство Абу, умолчи он об интересах Хабибуллы?

Ему придется быть откровенным. Он выбрал ту сторону, на которой теперь поневоле придется добросовестно и взвешенно играть. Ему чужды его хозяева, но разве ему близок Хабибулла? И для тех, и для других - он всего лишь инструмент. И его задача - стать инструментом не одноразового, а долгого и ценного использования. Иного уже не дано.

Капкан захлопнулся.

МАКСИМ ТРОФИМОВ

Возможно, я неверно повел себя с этим господином Уитни, проявив непочтение и заносчивость, к чему он явно не привык. Тон и замашки у него были явно диктаторскими, и уж не знаю, как он обходился со своими подчиненными, но в своей семье спуску, чувствуется, не давал никому. Суровый дядя. Лет пятидесяти, но моложавый, крепкий, с жестким волевым лицом, чьи черты, однако не были грубы, а весьма аристократичны, и - проницательными, недружелюбными глазами. Их холодно изучающий взор давил, буквально пригвождая к месту. Вот я, наверное, и взъершился, интуитивно почувствовав себя, как жук под лупой.

После уничтожения мною коллекции клоунов, он просто кипел от негодования, и, дай ему волю, отправил бы меня на свалку вслед за ними, причем в таком же раздолбанном виде, однако мои неведомые покровители, вероятно, защищали меня своим авторитетом и всякого рода договоренностями.

Так или иначе, положение у меня было двусмысленным, я стеснялся не только Барбары и Нины, но даже прислуги, и сиднем сидел в комнате, отказавшись и от завтрака, и от обеда. Мысль о том, что мне придется усесться за один стол с мистером Уитни, отбивала всякий аппетит. Под его змеиным взором я бы подавился и собственным дыханием.

Создавшуюся патовую ситуацию разрешила великодушная Барбара. Явившись ко мне, она с обидой и недоумением спросила:

- Роланд, неужели тебе не нравится наша еда? Тогда скажи, что именно тебе приготовить…

В ее тоне было столько искреннего участия и заботы, что я безо всяких околичностей поведал ей обо всех своих переживаниях и, в частности, о страхе перед властительным дядей Генри.

Лицо ее просветлело.

- Глупости! – отрезала она. – Он отходчив, и вообще очень добр, не забивай себе голову всякими комплексами. К тому же он уехал в офис, а через час улетает по делам в Атланту. Так что марш на обед! А завтра утром Нина и Том везут тебя на рыбалку в Нью-Йорк.

Ах, Барбара, королева всех добрых фей!

После обеда она опять потащила меня по магазинам, затем мы навестили пару ее подруг, разглядывавших меня с тем интересом, с каким рассматривают экзотическую зверушку; я напился чаев всех сортов и отведал десяток пирожных; после настал вечер, проведенный мною у телевизора. А ранним утром приехал Том на широком, как корыто, кабриолете, сверкающим перламутровой краской, и мы покатили в Нью-Йорк.

Нина просила своего дружка проехать через Манхэттен, дабы показать мне его блистательные небоскребы, но тот ответил, что это лишний крюк, экскурсия туда – мои личные проблемы, а если в назначенный час мы не подоспеем к причалу, судно уйдет, и вот уж тогда нагуляться по Нью-Йорку с удочками наперевес сможем власть.

Кстати, с упомянутыми удочками, сачками, всякого рода ластами и подводными ружьями я жался на заднем сиденье, глядя на стриженый уверенный затылок Тома и схваченные в тугой пучок гладкие и чистые волосы украденной им моей возлюбленной, чья ладонь, кстати, лежала на его крепком, черт побери, колене!

- У тебя мало бензина, - сказала ему Нина еще в самом начале пути.

- До Нью-Джерси дотянем, а там он дешевле, - прозвучал ответ.

Бензин в Нью-Джерси обманул его ожидания, оказавшись, напротив, дороже, правда, в среднем на десять центов, но Тома данный факт нешуточно удручил, и, вставляя шланг обратно в колонку, он предварительно долбанул по ней заправочным пистолетом, нецензурно посетовав на жадность нефтяных спекулянтов.

Этот парень, похоже, крайне болезненно расставался с деньгами.

Накануне Барбара дала мне конверт с тысячей долларов, - как она пояснила, присланных мне моими шефами. С собой я взял пару сотен, и теперь, припомнив о них, одну сотню протянул Тому, сказав, что это, мол, мой взнос на общие расходы.

Сунув купюру в карман, он, перекатывая за щекой жвачку, удовлетворенно кивнул, и настроение его сразу же и ощутимо приподнялось.

Всю дорогу он оживленно комментировал проносящиеся мимо пейзажи, удивительным образом определяя их денежный эквивалент, касалось бы это земли, лесов, частных домишек и сооружений народно-хозяйственного назначения. Я понял, что он – прирожденный финансист.

Перейти на страницу:

Похожие книги

12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее