Взорви эти чертовы двери! И другие правила киноделов

«Я даже не успел заметить, как состарился».

«Молодость» (2015)

На днях я спокойно ужинал в ресторане, когда ко мне подошел незнакомый парень. Выражение его лица было мне хорошо знакомо: он узнал меня и решил сообщить мне об этом. Я оторвался от тарелки с французским луковым супом и улыбнулся.

— Вы Майкл Кейн?

— Да, это я.

— Черт! — выпалил юноша. — А я-то думал, вам лет сто!

Хотя парень совсем не намеревался сделать мне комплимент, у него это получилось.

Я знаю, что стар, но не ощущаю себя стариком. В голове не ощущаю, а лишь это имеет значение. Я то и дело забываю, сколько мне лет: кажется, всего пять лет назад было тридцать пять. И по этой причине часто беру на себя дела, которые брать не стоит: например, вожу по саду тяжелые тележки с навозом. На днях я чуть не надорвался. Возраст существует только у человека в голове. Я видел семидесятилетних, похоронивших себя заживо, и девяностолетних, которые наслаждаются каждым днем. Я остаюсь молодым, отказываясь считать себя старым.

Я чувствую себя старым, только когда вижу своих дублеров на съемках. Дублер — это человек одинакового с актером роста и телосложения; его задача — находиться на съемочной площадке во время настройки освещения, что может занять несколько часов. Когда я только начал сниматься в кино, моим дублером был очень красивый парень, и мы с ним очень подружились. Но сейчас в дублеры мне приглашают несчастных дряхлых стариков, которые не могут даже встать со стула без посторонней помощи; на площадку их приходится почти вести под руки. Я вздрагиваю и понимаю, что это — мой дублер. Это я.

Еще в 1940-е и 1950-е я не пытался соответствовать ожиданиям окружающих и не делаю этого сейчас, когда мне восемьдесят пять. Тогда, будучи парнем из рабочей семьи, я должен был стать грузчиком на рыбном рынке, но не стал. Сейчас я должен знать свое место и просиживать все дни на удобном диване. Но я не хочу сидеть на диване, не хочу выходить на пенсию; я хочу двигаться вперед, жить дальше. Я также не презираю свой преклонный возраст и не хочу возвращать «золотые деньки» своей юности. Подозреваю, я в этом не одинок.

Само собой, старость приносит много разочарований и неудобств. Появляется много поводов для раздражения и даже отчаяния, много ситуаций, когда ты чувствуешь себя униженным и лишенным достоинства. Ты больше не встречаешься с друзьями на свадьбах и вечеринках; в наше время на смену вечеринкам пришли больницы и похороны. Но у старости есть свои радости; иногда я даже вижу в ней смысл. Я не воспринимаю старость как проблему; для меня это привилегия. Как говорится, все лучше, чем смерть — и особенно ранняя смерть. Вспоминая безвременную кончину своего отца, своего друга детства Пола Чаллена, болевшего с детства и умершего совсем молодым, коллег-актеров, с которыми мы вместе начинали, сгоревшие молодые таланты — Джеймса Дина, Мэрилин Монро, Хита Леджера, чей огонь погас так рано, — я начинаю ценить данную мне возможность дожить до преклонных лет.

В старости я придерживаюсь тех же принципов, что и в молодости: любую трудность пытаюсь обернуть себе во благо, учусь видеть в плохом хорошее и стараюсь заниматься любимым делом. Проходят годы, каждый полон прекрасных событий, и под Новый год я всегда думаю: вот бы еще один. Пожалуйста, можно еще один год?

Не забывайте: трудности тоже полезны

Одна из главных трудностей преклонного возраста состоит в том, что сначала стареют и умирают твои кумиры и наставники. Это тяжело. Но потом становится еще тяжелее: один за другим начинают стареть и умирать твои друзья. Однако я по-прежнему убежден, что даже из самых жестоких жизненных обстоятельств можно извлечь урок и пользу. Каждая смерть для меня — тяжелый удар, но потери напоминают о необходимости наслаждаться жизнью и общением с оставшимися в живых.

В 1987 году в возрасте восьмидесяти одного года умер мой герой, великий режиссер Джон Хьюстон. До самой смерти он сохранил свое неподражаемое чувство юмора. Незадолго до его кончины на церемонии вручения кинонаград его назвали живой легендой. Джон парировал: «Мои лечащие врачи утверждают, что живой легендой мне осталось быть недолго».

Мы с Джоном прощались даже дважды. За несколько лет до его смерти я узнал печальную новость, что он при смерти. Мы с Шоном Коннери немедленно приехали в больницу Cedars-Sinai в Голливуде, и Джон, как обычно, встретил нас шутками. «Я был на боксерском матче, — сказал он, — а мой противник начинил перчатки гвоздями, вот почему я здесь». Он продолжал в том же духе еще минут двадцать. Мы с Шоном переглянулись и поняли, что у нас обоих глаза на мокром месте. Мы ушли из больницы в очень расстроенных чувствах, но позже узнали, что Джон поправился и снял еще два фильма. Увидев его, я сказал:

— Когда я снова приду прощаться с тобой на смертном одре, ты уж, пожалуйста, доведи дело до конца, иначе я сам тебя убью. Ты хоть понимаешь, как мы расстроились?

А Джон ответил:

— Что поделать, Майкл. Люди расстраиваются. И умирают.

— Да, — ответил я, — но не дважды.