Взрослая дочь молодого человека: Пьесы

Хлопает дверь в прихожей. Щелчок замка. Евгений вздрагивает.

В комнату входит Катя, жена Евгения, мать Юры.

Катя. Ты сегодня рано.

Евгений. Я ухожу.

Катя. Сейчас я что-нибудь приготовлю.

Евгений. Не надо.

Катя. Ты уже где-то перекусил?

Евгений. Я ухожу совсем. Из дома.

Катя. Ага. (Пауза.) Иди.

Евгений. И ты ни о чем не хочешь меня спросить?

Катя. Нет. Впрочем… который час?

Евгений. Так. Тогда я потопал… (Еще секунду стоит посредине комнаты. Потом выходит.)

Щелкает замок в прихожей. Юра неожиданно горячо бросается к матери.

Юра. Мамочка!..

Катя. Уйди, щенок! (Резким и сильным движением, которого трудно было ожидать от усталой женщины, отбрасывает от себя сына.)

Юра отлетает на диван, а Катя бессильно опускается на стул. Некоторое время они неподвижно сидят каждый на своем месте. Катя не мигая смотрит прямо перед собой. Затем начинает говорить.

У нас в отделе есть один ветеран. Ну, такой чудила. Каждый раз про войну только смешные истории рассказывает. Его послушаешь, так это были четыре самых веселых года. А что, народ-то молодой, им по восемнадцать — двадцать лет было. Командовали старшие, а воевали молодые… Вот сегодня травит: собака к их батарее приблудилась, и почему-то ей понравилось масло, которым они пушки смазывают, стволы внутри. И вот однажды залезла эта собака в большую пушку, нализалась там этого масла и заснула. А рано утром — боевая тревога. «Батарея, огонь!» Они и пальнули из этой пушки. И вот, говорит, видим, как летит наша собака впереди снаряда. Летит и лает. Немцы, как увидели это, сразу разбежались, и второго выстрела не потребовалось… Веселый мужик! Весь отдел обхохотался. У него двух ног нет. Летит, говорит, впереди снаряда и лает… (Сыну.) Ты ел?

Юра. Не хочется.

Катя. Я там принесла кое-что в сумке.

Юра. Он мне все рассказал.

Катя. Морская паста «Океан».

Юра. Ей восемнадцать.

Катя. Прекрасный возраст. До двадцати еще ой-ей-ей сколько!..

Юра. Восемнадцать — это уже перестарок.

Катя. Ну, тогда мне где-то под девяносто.

Юра. Скорей бы стать сухоньким старичком, сидеть в проветренной комнате за большим письменным столом и читать толстые книги.

Катя. Почему у тебя нет девушки? Тебе ни разу не звонил женский голос. Матери не любят, когда девушки телефон обрывают. Но когда совсем не звонят, тоже как-то не по себе.

Юра. Мне дорого свободное время.

Катя. Ты все равно лежишь на диване или крутишься в своем вращающемся креслице. У меня сейчас тоже будет много свободного времени…

Юра. Будем изучать шумерский язык.

Катя. Какой?

Юра. Ты знаешь, я не могу читать «Евгения Онегина». Все время натыкаешься на какие-то окаменелости. «Мой дядя самых честных правил…», «Я к вам пишу, — чего же боле…», «…и быстрой ножкой ножку бьет…» Все знают всё еще со школы. Пушкинский текст сегодня состоит из готовых блоков. Как кухонный гарнитур. Невозможно получить удовольствие. Я хочу перевести «Евгения Онегина» на шумерский или еще на какой-нибудь мертвый язык, чтобы потом я один мог бы читать и перечитывать это произведение.

Катя. Один?

Юра. С тобой. Сначала переведем, а потом будем читать. На всю жизнь работы и удовольствия. Жизни не хватит.

Катя. А все-таки жаль, что у тебя нету девушки. Сейчас бы она нам очень пригодилась…

Юра. Если только у отца отбить.

Катя. А что — идея!

Юра. Вот это, я понимаю, треугольник!

Катя. Не выдержишь конкуренции.

Юра. А что в нем такого особенного?

Катя. Тебе не понять.

Юра. Сама же говорила: «У нас в доме два холодильника — отец и Минск-5».

Катя. Может, хорошо, что он решился. Во всяком случае, холодильником его уже не назовешь.

Юра. У меня от вас кружится голова.

Катя. Иди и покрутись в своем кресле в обратную сторону!

Юра. Ну нет! Срочно изучить мертвый язык и забыть живой. Чтобы ни с кем никогда ни слова.

Катя. Интересно, как по — шумерски будет «Я вас люблю»?..

КАРТИНА ТРЕТЬЯ