Взрослая колыбельная

Проснулась я тоже сама. Птичий щебет стал громким и навязчивым, над ухом зудело какое-то насекомое, в общем, пора вставать.

Широкая спина лесника сразу бросилась в глаза. Он сидел неподалеку, к нему прислонилась Ачи, которую лесник чесал за ушами и гладил. И что-то ворковал над ней, иначе не скажешь. Надо же, он любит свою собаку. Меня не любил, собаку любит.

Я отчего-то нервно рассмеялась. Лесник тут же обернулся, рука осталась покоиться на собачьей холке.

— Нам не пора?

Пока я уединялась в кустах, Волин собрал вещи и молча пошел дальше. Ей-богу, меня бесят его спокойствие, невозмутимость и обходительность. Кажется, передо мной другой человек. Но это же он, мой неудавшийся суженый. Годы прошли, но память не стирается. Расчет, все его действия просто расчет.

Так, вернемся к делам, этот способ не скатываться в глупые мысли оптимален.

— Ладно, лесник, расскажи, что ты думаешь? Что с лесом твоим происходит на самом деле?

Он довольно долго подбирал слова. Осторожно заговорил:

— Не похоже на болезнь. То есть болезнь, которая вдруг может появиться из ниоткуда. Я думаю, это дело рук человека.

— Колдуна?

— Да, скорее всего.

— Некий колдун напустил порчу на лес и убивает его, причем болезнь идет, как круги по воде, все дальше и дальше? Зачем?

— Этого я не знаю.

— Ты когда-нибудь слыхал о чем-то подобном?

— Нет, ни разу. Поверь мне, колдунья, меньше всего мне хотелось кого-нибудь в это дело вмешивать. Но мне не узнать самому, а ждать нельзя — лес гибнет.

— Что с твоей собакой? Кто ее подрал?

Если он и удивился резкой смене темы, то виду не подал.

— Ее лисы чуть не задрали, когда она щенком была. Не знаю, как она ко мне доползла, видимо, в лесу кто-то бросил. С тех пор у меня и прижилась.

Да уж, история как из учебника: «проникнись моментом и пожалей этого доброго человека». Чего он добивается, интересно?

— Сколько бы ты ни делал вид, будто изменился, я в это не поверю. Местных ты, может, и сможешь обдурить, но не меня.

Он не оглянулся, голову разве что ниже опустил.

— Пусть так и будет, колдунья, как ты сказала.

Не такого ответа я ждала. Хотя какого? Что он ощерится гнилыми зубами и проскрежещет — да, я притворяюсь, а на самом деле режу и жру людей в своей сторожке? Зубы у него не гнилые, и людей он явно не ест. Я спрашивала у старосты. Единственный, кто пропал за последние четыре года, — мужчина, да и тот, скорее всего, просто сбежал от беременной подруги.

Боже, боже, о чем ты вообще думаешь?

Как там Федор, к примеру, не задумывалась? Всем ли рассказал о предстоящей свадьбе? Ждет ли меня обратно?

Ждет, как же иначе. Чего об этом лишний раз думать?

Ладно, так что может быть с лесом? Никогда раньше я не сталкивалась с подобным происшествием. Воровство, убийство, изнасилование, телесные повреждения, разбойники и мошеннические заговоры — пожалуйста, там сразу понятно, кому выгодно, отсюда и преступника ищут. Но кому выгодна гибель леса? Да еще учитывая последствия, которые описал лесник?

Случайность? Умысел? Логика отказывает, тут только колдовством можно нанести лесу такой вред. Не могу представить, хотя раньше пыталась, что какой-нибудь алхимик смешает в пробирке и выпустит на волю страшный вирус. На Эруме такое развитие событий невозможно.

Так день и прошел. Насмотрелась я на цветочки и веточки так, что подташнивало от зелени.

Солнце только-только начало скатываться за горизонт, как, к счастью, показалось человеческое жилье. Я насчитала пять домиков, перед ними — огороженные поля. Действительно, самая настоящая лесная заимка. Ачи вырвалась и с лаем понеслась вперед, ей навстречу выскочили местные собаки, и гомон начался такой, что уши глохли от эха.

Из самого большого дома вышла женщина в переднике и белой косынке, за ней выскочило несколько разновозрастных детей.

— Мы как раз ужинаем. Добро пожаловать к столу, — сказала она Волину, когда мы подошли. — И вас прошу, госпожа, — это уже мне.

Лесника они определенно знали и относились к нему с уважением. Мы быстро умылись и сели за стол.

Всего за общим столом было четверо мужчин, один старик, две старухи, три женщины и человек десять детей. Одна взрослая девушка, которая пристально смотрела на Волина и мило краснела. Правда, иногда она смотрела на меня, потому что я сидела рядом с ним, и ее милое смущение превращалось в неприязнь. Мне, конечно, без разницы, даже забавно — неужели она думает испугать сыскаря злобными ужимками?

После ужина все разговорились и, конечно, узнали, кто я такая и куда мы направляемся.

— Ах, как хорошо! — наперебой твердили женщины. — Как хорошо! Это просто ужасно! Мы каждый день думаем, что дальше будет, куда бежать, когда гниль ближе подберется. Сами увидите, жуть берет, как на него взглянешь! Спасибо вам, госпожа, что вы помогаете.

Терпеть не могу, когда меня благодарят. Даже не знаю почему, но на дух не переношу. Это моя работа! Все равно что солнце благодарить за то, что оно светит. Никто же не выскакивает поутру и не бухается головой в землю перед светилом за то, что оно светит? А передо мной почему тогда?

— Пока не за что.