Взрослая колыбельная

Девчонка вздернула нос, типа она к благодарности остальных присоединяться не собирается!

— Пустите переночевать? — тем временем спросил Волин.

— Конечно, что за вопрос! Вы желанные гости! И еды соберем! Где вам еще по пути готовить!

Женщины засуетились, обговаривая, кто чем займется дальше, потом отвели меня в крайнюю хижину, крыльцо которой выходило к лесу. Она была самой маленькой, я так понимаю, гостевой. К домику почему-то были пристроены огромные темные сени, забитые всяким хламом.

— Сюда, госпожа, осторожно проходите. У нас мало места под крышей, пользуемся всем свободным.

Волин остался курить с мужчинами, но мне лично было наплевать. Главное, что постелили нам разные кровати, их в домике было три. Принесли воды, пожелали спокойной ночи и ушли, не решаясь навязываться с разговорами. Да и я думаю, вряд ли они что-то новое знают, чего лесник еще не рассказал, так что спать, спать.

Проснулась я рывком среди ночи оттого, что где-то что-то загрохотало.

А, в сенях что-то упало. Видимо, лесник выходил. Да, вторая кровать разворошена, значит, спал — и задел что-то в темноте. И куда он посреди ночи рванул, интересно? Может, что-то случилось? Пришлось вставать, не могу делать вид, будто ничего не произошло. Я должна выяснить.

В окно был виден самый край крыльца, но тонкую девичью фигуру я сразу разглядела. Еще бы, светится в своей белой ночной рубашке до пят на фоне темноты, как мотылек. Пришла, значит. Неужели к нему? Посреди ночи? Я бы на месте матери ее точно выпорола! Или… кто их знает, людей, может, наоборот, хочет свести? Лесник у них человек не последний, одинокий, да и других кавалеров на горизонте не видать.

Сердце колотилось, хотя вроде понятно, что ничего страшного не произошло. Ни нападения, ни неприятностей, никто не желает меня убить или обворовать. Чего волноваться? Но оно колотится как сумасшедшее.

И о чем они там говорят?

Ноги сами понесли меня в сени, потому что через окно не слышно. Темнота, конечно, густая, словно кисель, но у меня ведь есть и колдовское зрение, так что прошла я мимо всех опасных нагромождений совершенно спокойно. Дверь была приоткрыта, и дальше опасно — могут услышать.

Они сидели на крыльце. Девчонка цеплялась за его локоть руками, а лесник сложил руки на колени, смотрел вперед и не реагировал.

— Почему ты от меня отказываешься? — шептала девушка. — Пожалуйста. Пожалуйста, посмотри на меня.

— Не нужно, Травка, — его голос походил на глухой гул. — Не ходи ко мне больше. Ты молодая, красивая, на тебя столько парней из Хвощей заглядывается — выбирай не хочу. Вот и выбери себе кого помоложе.

— Ты же не старик! Всего-то на несколько лет старше!

— А мне иногда кажется, что я старик. Не телом, а душой. Все уже позади осталось, будто сто раз уже все пережил и забыл. Так что не нужно, Травка, нет у нас с тобой общего впереди. Нет — и не будет. Другого себе ищи.

— Но мне дорог ты! Другой мне не нужен!

— Мое сердце давно сожжено и по ветру развеяно. Не могу я тебя полюбить. Не могу, понимаешь?

— Не можешь — тогда просто будь моим. Я буду тебя любить! Слышишь? За двоих! — жарко потянулась к нему Травка.

От такого жара я отшатнулась, больно ударившись затылком о висящую в сенях колотушку. Надо же… времени даром не теряет, на молоденьких зарится.

— Уходи, Травка. — Волин встал, стряхнул девичью руку, но к ней даже не обернулся, так и смотрел в лесную темноту. — Не могу я тебя любить. И просто так с тобой быть не могу. Портить тебе жизнь не хочу. Я достаточно в своей жизни испортил. Такого напортил, что никогда не исправить, но больше не хочу ничего. Иди домой и больше не приходи.

— Я некрасивая? Я тебе не нравлюсь? В этом дело, да?

— Да что ж такое-то! Ты очень красива, Травка, но ты не моя. Моей нет, ее как будто нет…

Травка тоже вскочила и зло зашептала дальше:

— Я у ведуньи была! Она сказала, твое сердце мертво из-за какой-то женщины. Из-за какой-то дряни! Я вылечу тебя, успокою, я заставлю тебя снова чувствовать!

— Ох, не начинай снова! — простонал Волин, неуклюже качая тяжелой головой. — Разве не сказала тебе твоя ведунья, что ничего не поделать с моим сердцем? Что оно навсегда таким сухим останется? И это моя вина, мне ее и нести. Уходи, Травка, хватит.

— Но я…

— Ты как маленький ребенок — хочу, и все! Только вырастая понимаешь, что хотеть можно как угодно горячо, да только без толку. Иди домой, пока мать твоя не проснулась. Иначе мне придется рассказать, что ты себе в голову вбила. Пусть тебя подальше от меня держит, хоть под замок сажает!

— Как? Ты не посмеешь!

— Еще как посмею! Иди домой, богом прошу, иди!

Сопя, девчонка демонстративно отправилась восвояси.

Ну и мы не будем ждать, пока лесник войдет в дом и поймает меня на горячем за подслушиванием чужих личных бесед. Да и холодновато как-то.

Моя кровать успела остыть. А недавно мне было очень тепло и уютно… В ту ночь, когда я спала у лесника. Вернее, с ним в обнимку. Вот он идет — тихо, чтобы не разбудить, забирается в кровать и замирает, вытянувшись на спине, смотря в потолок.