Взрослая колыбельная

– Я и говорю. Не преследуй меня, заметят еще. Слухи пойдут.

Нет, хватит, так я никогда не пойму!

– Да какие слухи? О нас? Так мы же с тобой…

– Тихо, – ласково прервал он.

Язык послушно замер, запер во рту все остальные слова.

– Катя, ты, видимо, не поняла? Нам нельзя признаваться в том, что произошло. Нельзя, чтобы все узнали о нас, о том, что ты моя суженая.

– Почему?

– Я о тебе волнуюсь, пойми. Тебе будет неуютно жить среди нас, если все узнают. Одной, без рода, без колдовства, да и работу трудно будет найти, если слухи разойдутся. Радетель с подачи князя будет содержать тебя, только пока АТМа не окончишь и к делу не пристроишься. Тебе тут жить, не надо портить себе будущее.

Я мотнула головой, слишком много гула.

– Я не понимаю. А ты…

– А я буду далеко и помочь не всегда смогу. На мне будут клан, жена, ответственность.

– Жена?…

Он резко нахмурился.

– Ты же не думала, что вчерашняя ночь что-то меняет? У меня есть обязательства. После АТМа я женюсь на Наяде, ее клан станет побратимом нашему, оба мы станем сильней.

На ногах помогла удержаться только гордость. Вернее, остатки гордости, единственное, что осталось в душе, по которой вдруг как смерч пронесся, вырывая и унося вдаль милый домик и сад за ним, детей на лужайке и веревочные качели на берегу, на которых я взлетала вперед, к своему суженому. Это все оказалось простым картонным макетом, фальшиво раскрашенным, который непоправимо смялся от одного удара жестким мужским кулаком.

– Надеюсь, ты не думала, что я на тебе женюсь. Я – Первый сын. А ты хоть и иномирянка, и очень симпатичная, но больше ничего…

Закрою глаза, чтобы его не видеть. Мне нужно что-то… куда-то…

– Мы будем встречаться иногда, когда у меня будет время, но знать об этом никто не должен. Ты должна делать так, как я говорю. Ты поняла, Катя?

В голосе ничего общего с тем, ночным. В словах ничего общего. Его заставили? Обстоятельства вынудили? Боги, Катя, почему ты такая дурочка? Сколько тебе еще нужно доказательств? Куда еще-то?!

– Твое тело словно создано для моего, мне никогда не было так хорошо. Думаю – даже уверен – это не предел. Это и есть та самая похожесть, которая тянет нас друг к другу как магнитом. В постели нам всегда будет хорошо.

Он что, правда думает, эти слова могут польстить и утешить? И в дальнейшем мне будет хватать мысли, что лучше меня в постели никого нет? О чем он думает вообще, как такое скроешь?

Голова стала болтаться, отбрасывая все, что он собирался повесить мне на уши.

– Все равно все узнают. Все узнают правду, рано или поздно! Как ты не понимаешь, такого не скроешь! Да и я не собираюсь ничего скрывать, мне нечего стыдиться. Нет! Не буду я у тебя на побегушках, не мечтай! Или все, или ничего, Волин. Или все, или ничего. Я тебе не тряпка, об меня никто не будет вытирать ноги, даже Первый сын. Слышал?

Что же делать? Моя рука обхватила лоб, словно надеялась удержать на весу голову, которая все тяжелей.

– Что ты сказала?

Его тон так изменился. В глазах угроза. О чем он?

Потом эта ухмылка, совсем как прежде. Как можно так притворяться? Зачем было ночью… зачем морочить мне голову?

Волин наклонился, кривя губы, и нехотя сказал:

– Ладно, расскажу кое-что, так и быть. Я могу оказать тебе услугу, только действовать нужно немедленно. Сегодня вечером.

– Ты? – вырвался истерический смех. – Что ты можешь сделать еще?!

– Вернуть тебя домой.

И смех замер, застрял в горле, а воздух стал горячим и обжигал горло. Домой, в мой мир…

Он правильно понял, и ухмылка стала шире.

– Я мог бы промолчать, и ты навсегда осталась бы тут. Всегда была бы рядом и не смогла бы отказаться от меня, от встреч со мной. Рано или поздно ты бы их жаждала, как жаждут глотнуть воды сухие земли. Но я не такой злодей, как ты думаешь. Знаешь, я понимаю, что не могу дать тебе то, что должен дать суженый. Я не хотел им стать и никому ничего не обещал, так что своей вины в произошедшем не чувствую, но все равно в этом есть какая-то несправедливость. Все, чем я могу помочь, – отправить тебя домой.

– Как? Мне объяснили, что вернуться невозможно, кроме того, дома остался мой двойник, жизнь которого ушла по другому пути.

– Вранье. Насчет двойника это сказка, сладкий пирожок, чтобы заесть горе от потери родных, чтобы иномиряне не особо мучились, думая о прежнем, чего уже не изменишь, чтобы зря не страдали. А насчет нас… сутки после того, что случилось между нами ночью, я могу провести ритуал, который отправит тебя обратно. Но всего сутки. Я хотел промолчать, видеть тебя хотя бы иногда, но так нельзя. Думай. Но ответ нужен прямо сейчас, потому что приготовления займут несколько часов. Или сейчас, или никогда.

Я отвернулась, оказавшись лицом к кустам, ветви которых безмятежно покачивались, застилая глаза.

– У тебя всего несколько минут.

Между ветками, еле покрытыми зеленью, как паутиной, виднелись здания АТМа. Небо такое же синее, как у нас, так же чирикают и переговариваются птички, так же дует ветер и пахнет сырой, живородящей землей.