Взрослые дети, или Инструкция для родителей

Упомянутая патология была тщательно взлелеяна собственными родителями Валерика, которые, очевидно, сразу после рождения ребенка стали готовить его в «золотые мальчики». Основным средством воспитания стали «репрессивные меры»: за любые промахи и неудачи ребенка стыдили и наказывали несообразно поступку. Если Валера приносил из школы четверку, его объявляли «позором семьи». Плоды воспитания не замедлили сказаться: Валерик с двенадцати лет наблюдался у психоаналитика, и Алка строго–настрого запретила говорить ему «добрый день», ссылаясь на его сложный внутренний мир и полученную в детстве психотравму. Вначале Алла просто упивалась комплексами своего бойфренда, потом подустала, но Валера всерьез и не по–детски добивался Аллы: а именно устраивал ей сцену за сценой. Посему Алка созвала своих знакомых, дабы они поприсутствовали при возвращении Валерику его вещей, «случайно» позабытых в у Аллы. Без них профессиональный зануда непременно втянул бы Алку в очередную дискуссию насчет их отношений, а потом, конечно, пробил бы ее на жалость.

Девицы собрались, расселись, грозные и торжественные, но старательно делая вид, что ничего не происходит, под оживленно–нервный разговорчик. Наконец, Валерочка прибыл. Он застыл в дверном проеме, обводя подруг испуганным взглядом, словно перед ним предстали во всей красе Чужой–1, Чужой–2 и Чужой–3. Потом воскликнул: «Так значит, ты действительно…» — и упал в обморок. Последствия напоминали старое кино: тривиальная мизансцена, страсти в клочья, запоздалое раскаянье, герой на полу в соплях… Алка хлопотала над Валериком, положила его голову себе на колени, присутствующие с испугом на лицах побежали за водой и нашатырем. Но не все. Алла попросила маму вызвать «Скорую», но та никакой «Скорой» вызывать не стала. А вместо этого подошла к распростертому на коврике кавалеру, отвела от его носа пузырек с нашатырем и заявила: «Либо ты сейчас же встаешь, либо я действительно вызову кого следует! И тогда уж тебе не поздоровится!» От неожиданности Валера подскочил, вызвав у остальных участников события натуральный столбняк.

Не будь у одной из авторов этой книги чрезвычайно темпераментной родственницы – речь идет о двоюродной тетушке, обладательнице темного артистического прошлого – мы бы усомнилась в том, что Валерик просто «ломал камедь». Вдруг мальчику и правда поплохело. Но упомянутая тетя и не такое откалывала: валялась по всему дому в отключке, закатывала истерики, билась в пароксизмах, впадала в каталепсию – и все ради сущих пустяков вроде признания жуткого сооружения, похожего на подушку с букетом и бантом, за великолепную модную шляпку. Если, впрочем, кому–то подобный подход кажется чересчур женским, нельзя не согласиться – это правда. Правда, но… частично. Поскольку кругом пруд пруди женственных мужчин и мужественных женщин. И они используют предоставленные судьбой средства как им заблагорассудится. И в качестве триумфа тоже выбирают что им заблагорассудится. Достать человека, которому ты осточертел, заставить его плясать под твою дудку против воли, выжать досуха – ничуть не хуже, чем очаровать, обаять, покорить и лишь потом выжать досуха. Валерик выбрал, вероятно, единственно возможный путь: манипуляцию и домашний театр. И теперь бедная Алка потребляла то, что вылепили из Валерика его ненормальные родственнички, на которых действовал только драматизированный шантаж. Хорошо, что у нее оказалась совершенно неромантичная мама, которая лихо развенчала умирающего от любви Ромео, вызвав у дочки двойственную реакцию.