Взрослые игрушки

Анализ мочи предписывалось сдавать через день на протяжении всех девяти месяцев. Направления нам дали сразу на три месяца вперёд. С бумагой в стране больше дефицита нету. Мы хотели посчитать, сколько же литров мочи нам с ней придётся принести согласно выданным бумажкам, но на пятнадцатом литре сбились, и заплакали.

Бумажка вторая. Анализ крови.

Кровь надо было сдать: из пальца, из вены, на сахар, на билирубин, на ВИЧ, на сифилис, на гепатит, на группу крови, общий, хуёпщий… В общем, дураку понятно: столько крови нету ни у меня, ни у Юльки. Снова заплакали.

Бумажка третья. Анализ крови на токсоплазмоз.

Вы знаете, чо это такое? Вот и я не знаю. Юлька — тем более. А название жуткое. Так что подруга, наказав мне до её возвращения посчитать бумажки с требованиями принести в лабораторию чемодан говна, снова вернулась в кабинет номер двадцать два, с целью уточнения термина «токсоплазмоз».

Я засела считать бумажки. В общей сложности, нам с Юлой нужно было принести минимум по килограмму говна, чтобы нас поставили на учёт. Всё просто: нет говна — нет учёта. Нет учёта — рожай в инфекционной больнице, рядом с полусгнившими сифилитиками. И причём, ещё за собственные бабки. Нету бабок — рожай дома, в ванной. По-модному. Посмотрев на даты на бумажках, я поняла, что этот килограмм надо принести сразу в один день, разделив его на три порции. В одной порции будут искать под микроскопом глистов, в другой — какие-то полезные витамины, а в третьей, по-моему, картошку. Юльки в тот момент рядом не было, поэтому я плакала уже одна.

А минут через пять вернулась красная Юлька.

— Они тут все ёбнутые, Лида. — Сказала Юлька, и плюхнулась жопой на важные документы о бесперебойной поставке говна с витаминами. — Знаешь, кто такой этот токсоплазмос?

— Это фамилия врача?

— Хуже. Это вирус. Да-да. Страшный вирус. Если он у тебя есть — то ребёнок у тебя будет похож на Ваню-Рубля из пятого подьезда.

Я вздрогнула. Ванька-Рубль был безнадёжным олигофреном, и любил в свои двадцать пять лет гулять по весне в кружевном чепчике возле гаражей, периодически облизывая гаражные стены, и подрачивая на покрышки от КАМАЗа. Родить точно такого же Ваню я не хотела. Вирус меня пугал. Вдруг он, вирус этот, уже у меня есть? Я запаниковала:

— А как он передаётся, вирус-то? Я, Юль, если чо, только в гондоне ебусь.

Юлька посмотрела на меня, и назидательно ответила:

— Оно и видно. Именно поэтому ты тут щас и сидишь. Если я не ошибаюсь, гондоны иногда рвутся? — Я покраснела, а Юлька добавила:

— Но гондоны тут ваще не при чём. Вирус этот живёт в кошачьих сраках. Ты часто имеешь дело с кошачьими сраками, отвечай?

Смотрю я на Юлю, и понять не могу: то ли она, сука, так шутит неудачно, то ли врачи нас наебать хотят, потому что анализ этот ещё и платный. В общем, я и отвечаю:

— У меня нету срак. Кошачьих срак. Нету. У меня даже кота нету. У меня хомяк есть. Старый. Но он на меня никогда не срал.

Выпалила я это, и начала нервно бумажки у Юльки из-под жопы выдирать.

— Нет, Лида. Хомяк — хуй с ним. Вирус только в кошачьем сранье есть. А я врачихе этой щас и говорю: «А нахуя нам этот анализ, у нас и котов сраных-то нету. У меня дома ваще скотины никакой, кроме бабки мужа — нету. И то, она пока, слава Богу, не срётся. Поэтому совершенно точно ни у меня, ни у Лидки этого вашего сраного микроба нет…»

Юлька замолчала, и опустила глаза. А я не выдержала:

— И чо дальше? Чо она тебе ответила?

Юля всхлипнула, и достала из кармана ещё одну бумашку:

— Она сказала, что, возможно, у нас с тобой есть подруги, у которых есть коты, которые срут в лоток, и вполне вероятно, что эти подруги заставляют нас в этом лотке бумажку менять… В общем, за мой нездоровый интерес к сракам меня принудили сдать дополнительный анализ говна. Уже не помню для чего. Ну не суки?

И подруга заплакала. И я тоже. И какая-то совершенно посторонняя и незнакомая нам беременная тётка — тоже. А слезами горю, как известно, не поможешь…

На следующий день, в восемь утра, мы с Юлькой, гремя разнокалиберными баночками, попиздили в поликлинику.