Когда я, запыхавшись, прибежал (точнее будет сказать, приплелся) обратно, Ван мирно сидел скрестив ноги на травке и снова курил трубку. Увидев, как я устал, он меня «пожалел» (жалости в нем было не больше, чем в скорпионе) и сладким голосом предложил мне отдохнуть, прежде чем переходить к следующей части занятия. Он даже предложил мне покурить свою трубку. Само собой, курить мне не хотелось. Я и так еле дышал. Если коротко, то своего старик добился: курить я бросил уже на следующий день. Причем сам, без всякого давления с его стороны. Мало того, он сумел построить наши занятия так, что мне вообще перехотелось курить. С одной стороны – свежий воздух и тяжкие физические нагрузки, выдержать которые без хорошо поставленного дыхания было просто невозможно, с другой – он отвлек мое внимание от курения, полностью загрузив мой ум своей новой, неожиданной системой преподавания.
Похоже, именно сейчас старик решил, что я готов, и давал мне настоящий мастер-класс. Никакой новой техники, никаких нагрузок, кроме утреннего кросса, который стал обязательным и даже начинал мне нравиться, постепенно превращаясь в прогулку по утренним джунглям. Ван оставил только две вещи – поединки с ним днем и беседы с ним по вечерам.
Когда мы приступали к занятиям, у меня была мысль, в которой я боялся признаться даже себе самому: «А не окажусь ли я на этот раз сильнее мастера Вана? А что, годы идут, он стареет, я вхожу в силу, а тот опыт, который у меня накопился за годы войны…» Но все оказалось в порядке. Просто в этот раз я увидел
Во время одной из вечерних бесед он мне объяснил, почему теперь учит меня совсем иначе: «Пробежки твои – это просто так. Они нужны тебе сейчас потому, что в теле и уме накопилось за эти годы много гадости. Считай, что это простейший (на более сложный у нас, как всегда, нет времени) очистительный Кхи-Гонг. За счет интенсивного дыхания на свежем воздухе, глядишь, вся дрянь из организма и выйдет. Можно сказать, что ты ее постепенно «выдыхаешь». Сам видишь, про курево ты уже и не вспоминаешь.
Что касается боевого искусства, то здесь тоже все просто. Такой техники, которой бы ты не знал или не смог бы при необходимости сам придумать, уже не существует. Поэтому единственное, что я могу для тебя сделать, – это улучшить твое понимание. Иначе говоря, наполнить твою технику, сделать ее более одухотворенной. Ты наверняка удивляешься, почему я больше не бью тебя. Ответ тоже прост – это бесполезно. Ты привык к боли, чтобы ты ее почувствовал, тебя нужно бить очень сильно. Но это может принести вред здоровью и, кроме того, просто бесполезно: ты ничего не боишься, ты давно готов умереть (более того, я думаю, что в душе ты уже когда-то умер и только теперь потихоньку оживаешь), так что от побоев пользы уже не будет, побоями тебя уже больше ничему не научишь. Ты только станешь злее, а куда же еще?! Поэтому наши поединки – это скорее игра ума, чем настоящая схватка. Ты должен стать спокойнее и, не пугайся этого слова, добрее.
Если короче (время позднее и пора спать, а то тебе завтра с утра снова бегать), то учить тебя, как раньше, я не могу. Ты зрелый, прошедший сквозь очень многое мастер, а не тринадцатилетний сопляк, которым ты пришел ко мне в первый раз. Поэтому я не пытаюсь изменить тебя – это невозможно, я скорее взялся бы обтесывать камень. Просто я показываю тебе новые грани нашего искусства. И я дам тебе рецепт, которым ты наверняка воспользуешься. Думаю, не сразу, но со временем обязательно: «Меньше воинского искусства и больше Кхи-Гонг. Меньше злобы и больше любви».
В хижине Вана я прожил примерно месяц. Мне было так хорошо, что я начал забывать о своем желании выехать из страны. Но оказалось, Ван не забыл. Однажды к нам пришел человек и спросил мастера Вана. Я не удивился, потому что теперь мне было известно, что учитель знает очень разных людей из очень разных слоев общества. И иногда (не слишком часто – Ван не любил, когда его беспокоили по пустякам) к нему приходили люди. Но этот визит оказался особенным – для меня.