– Собирайся, времени немного, – сказал Ван. – Ты хотел покинуть страну, как только представится возможность. Вот этот человек и есть твоя возможность – он тебе поможет. Вот тебе деньги на дорогу. – Ван сунул мне в руки увесистый пакет, замотанный в какую-то тряпку (видимо, только что достал из своей знаменитой тумбочки, всегда набитой деньгами). – Домой не заходи, дед и отец тебя встретят по пути, они знают, что ты уходишь, и согласны с твоим решением. Так что с ними ты сумеешь попрощаться. С остальной семьей – нет, домой тебе сейчас лучше не ходить. Все – в путь.
Таким оказалось мое прощание не только с учителем, но и с семьей, потому что с дедом и отцом мне встретиться не удалось, ибо пришлось идти другим путем, не тем, на котором они меня поджидали. Как оказалось, дорога моя лежала в Ирландию. Почему именно туда? Да лишь потому, что мне было все равно куда, лишь бы уехать, а Ирландия просто оказалась самым легким вариантом.
Пачка денег, которую мне дал Ван, состояла только из стодолларовых банкнот (неужели старик ради меня поменял полную тумбочку вьетнамских денег на пачку американских?!), так что в Ирландию, совершенно неожиданно для себя, я приехал уже как весьма состоятельный человек. Кроме того, грамоты Вана произвели на мастеров вьетнамской диаспоры такое впечатление, что они, несмотря на мою молодость, признали меня без всяких разговоров как квалифицированного иглотерапевта и сильного мастера Кхи-Гонг. Здесь никто до сих так и не узнал (надеюсь, что не узнает никогда) о том, что я к тому же еще и мастер воинских искусств.
Я живу здесь несколько десятилетий, преподаю Ци-Гун (когда я обучаю соотечественников, я называю это «Кхи-Гонг») и лечу. Благодаря Ци-Гун здоровье у меня железное, думаю, я и до сих пор могу убить кулаком буйвола. Проверить, правда, негде – в Ирландии буйволы не водятся.
Мои здешние ученики – это в основном состоятельные дамы средних лет, пекущиеся о своем здоровье и фигуре, а потому занимающиеся Ци-Гун. Ну что ж, многим помогает и я этому рад. Они меня любят и называют мастером. Пытались, правда, называть учителем, но я никому этого не позволил. Какой я им учитель?! Так, что-то вроде высокооплачиваемого наемного работника. Они мне платят, я им показываю то, что нахожу нужным. С некоторыми, правда, я за долгие годы подружился. Этим я тем более не учитель – так, «друг, товарищ и брат».
В полночь я сажусь «в лотос» и занимаюсь Ци-Гун высшего уровня. Тогда я много чего «вижу» и много где «бываю».
А по утрам, когда я бреюсь и гляжу на себя в зеркало, то мне кажется, что сейчас я выгляжу, как мой дед, каким я помню его в те далекие годы, когда он начал учить меня: седой, благодушный, постоянно улыбающийся старикашка-лекарь.
«Именно результаты хороших и плохих совершенных в прошлом деяний человека приходят в его нынешнюю жизнь как удовольствия и страдания, а также как его друзья и могущественные недруги, являющиеся для них (удовольствий и страданий) определяющей причиной». (572)
Сказка про систему
То, что сказка о системе следует за сказкой об учителе (а не наоборот), может показаться странным. Ведь любой правильный учитель скажет, что главное – система. И будет, разумеется, прав: система одна, а людей, обучающих ей, может быть много. Например, школьная арифметика – это несомненная система, отработанная десятилетиями (а может, и столетиями) преподавания. А школьных учителей, передающих «арифметические знания» ученикам начальных классов, множество.
Однако для учеников это не совсем так, точнее, совсем не так. Приступая к занятиям, они ничего не знают о системе, а видят перед собой только ее «лицо», то есть Учителя. Если продолжить предыдущую аналогию, то, придя в школу и приступив к изучению арифметики, первоклассники ничего не знают об этой науке. А вот учителя они «видят-слышат-чувствуют» с первой минуты первого урока. И именно от него во многом зависит, полюбят ли его ученики числа и операции с ними или возненавидят арифметику на всю оставшуюся жизнь. Поэтому последовательность «сначала учитель, потом система» в данном случае кажется вполне правильной.