Взрослых не бывает и другие вещи, которые я смогла понять только после сорока

Но вернемся к яви. Я часто разрываюсь между двумя ролями. С одной стороны, я стараюсь играть уверенную в себе личность, одно присутствие которой способно побороть любые детские неприятности. С другой – мне свойственен более естественный подход, согласно которому все наши проблемы мы должны решать вместе. Кем я должна быть: «родителем» или собой? Если я позволю себе показать, что далека от совершенства, будут ли мои дети чувствовать себя в безопасности?

Во всем, что касается организационных вопросов, я практически непогрешима. Есть исследования, доказывающие, что люди слегка за сорок находятся на пике того, что можно назвать добросовестностью. Иногда может показаться, что от родителей больше ничего и не требуется. Я указываю, где чья ветровка, расписываюсь в школьных дневниках и слежу, чтобы дети не забывали чистить зубы. Я – гений организации.

Но мои дети – нет. Порой складывается впечатление, что предметный мир не поддается их контролю. Однажды мой младший сын – он был тогда дошкольником – пришел домой с фиолетовым пятном на штанах. Он сказал, что это был пирог. (На самом деле он сказал «тарт».)

– Как ты умудрился испачкать пирогом попу? – спросила я, не представляя себе, как такое могло произойти.

– Я не виноват. Он упал на стул, а я на него сел, – объяснил сын.

– Ты что, репетировал комедию?

Я уже много лет ничего не теряю. Но даже сейчас мои дети, которые стали старше, не способны найти свои футболки. Старший сын часто ходит по дому, бормоча: «Я потерял свои шарики!» (Он имеет в виду реальные стеклянные шарики, в которые они играют в школе.) Когда мы уезжаем в путешествие, я каждому из детей выдаю отдельные пакеты для белья, но они упорно укладывают чистое вперемежку с грязным.

Но мои компетенции выглядят не так блестяще, если речь заходит о фактических знаниях и моральных и квазифилософских вопросах. Угадай, кто мой третий самый любимый футболист! Почему мы не подали тому бездомному? Во скольких странах меня рвало? Почему Гитлер не любил евреев? Особенно неуютно я себя чувствую, когда они заводят разговор на религиозные темы.

– Если бы Бог существовал, каждый день светило бы солнце. Сегодня пасмурно, значит, Бога нет, – заявил мой старший сын, когда на пикнике нас застал дождь.

– Я бы назвала это погодным доказательством, – ответила я.

В некоторых случаях мне удается вывернуться, но, поскольку я иностранка, это получается не всегда. Я прожила во Франции дюжину лет, но многие бытовые аспекты до сих пор ставят меня в тупик. Мои дети, которые родились здесь и ходят во французские школы, быстро поняли, что у меня проблемы с французской грамматикой на уровне третьего класса и я не умею по-французски делить в столбик. Они просят, чтобы я давала им прочитать каждую записку учителю или родителям их друзей. Как-то раз я позволила себе проявить креатив, составляя приглашения на день рождения близнецов, и услышала от младшего сына дипломатичное: «Мам, честное слово, так никто не говорит!»

Мои дети видят: тот факт, что они имеют родителей-иностранцев, дает им определенные преимущества. Когда они употребляют нехорошие французские слова, я этого часто не замечаю. Я выяснила, что одно словцо считается неприличным, только когда приглашенный к нам с ночевкой приятель сына воскликнул: «Твоя мама разрешает тебе так ругаться?»

Я стараюсь затащить детей в свое американское царство, где у меня множество талантов, в том числе безупречная грамотность. Мы с Саймоном говорим с ними только по-английски. Мы покупаем им английские книжки. Но это не делает из них носителей американской культуры. Даже говоря по-английски, они строят фразы по правилам французского языка («Она мокрая, эта трава?») Есть слова, которые они видели только в книгах, и не знают, как их произносить. В День перемирия Фасолинка сказала мне, что их класс водили смотреть табличку в память о Первой мировой войне, и назвала ее «плейк» (plake) вместо «плэк» (plaque). Если она расстроена, она говорит, что она «дивэстед» (de-VAST-ed).

– Девэстейтед, – поправляю я ее.

Я постоянно вынуждена переводить с их английского на свой.

– Что такое «пи-о-не-ер»? – спросила Фасолинка, когда я готовила ужин.

– Что-что?

– Пи-о-не-ер? Ну, эти, которые жили во времена Лоры Инглз-Уайлдер?

– Давай по буквам.

– P-I-O-N-E-E-R.

Мне удается объяснить им, в чем соль американских шуток, хотя бы водевильного уровня. Моим детям нравится шутка о том, сколько требуется еврейских мам, чтобы вкрутить лампочку. («Спасибо, со мной все хорошо, я просто посижу здесь в темноте».) Еще они обожают анекдот про сына, которому мама дала два свитера, и в одном из них он спускается на первый этаж. Мой младший сын рассказывает его с изумительным франко-еврейским акцентом: «А шо, второй тебе не понравился?»