Взрыв

— Быстро! — повторил он, понимая, что происходит худшее: за сыном его пришли.

— Батя!

Константин стоял с прилипшей к пальцам картофельной шелухой.

— Цыц! Уговор помнишь? О деле думай! — Он махнул рукой в сторону Лаврентьева.

Они не простились и не обнялись перед смертью, каждая секунда была на счету.

Когда Константин и Лаврентьев выскочили во двор и нырнули я черную дыру, в парадное уже громыхали приклады, вышибая запертую на засов дверь.

Максим взглядом окинул дом, где предстояло ему на короткие, но необходимые минуты задержать превосходящего врага. Это был его дом, фотографии жены и сына смотрели со стен зала, и ему стало легче. Снова, как в молодости, понятно было, за что нужно биться, и ушли сомнения, сменившись решимостью…

Дверь затрещала, выбитые доски полетели внутрь, в темный коридор, но засов еще держался, и один из немцев просунул руку и отодвинул его. Однако солдаты замешкались на пороге. Если вы Максим понимал по-немецки, он разобрал бы такие фразы:

— Здесь никого нет.

— Они спрятались. Разве ты не видишь, что дверь заперта изнутри?

— Из дому можно уйти через двор.

— Вперед, вперед!

Максим не понимал их языка. Не нужен ему был и перевод. Отступив в спальню, он стоял за портьерой, сжимая в руках оружие.

— Эй, рус! Сдавайс!

Он не ответил, дожидаясь, когда они пройдут в дом.

И они вошли, помешкав еще чуть-чуть, но команда подхлестнула солдат, и они ринулись вперед, опустив автоматы, готовые к немедленной стрельбе в случае сопротивления.

Быстро наполнялась пустая комната, солдаты вновь замешкались в непонятной тишине, а Максим, не видимый ими, шептал про себя:

— Ну еще, еще…

Весь он был уже во власти боя, когда забывается все, кроме единственного: враг перед тобой, и ни тебе от него, ни ему от тебя пощады ждать не приходится.

— Собрались, гады!

Стоявшие вокруг стола с недоеденной картошкой солдаты разом повернулись к двери в спальню, и тогда он, отбросив портьеру, нажал на спусковой крючок пулемета. Стальная машина задрожала в его руках, изрытая пламя, полетели веером горячие гильзы, и Максим вдохнул пороховой дым, сладкий запах его геройской молодости.

Струя свинца смела солдат, столпившихся в комнате, и он двинулся через зал, поливая огнем тех, кто успел выскочить в прихожую.

— Вон отсюдова! Вон, сволота!

Вдруг наступила тишина. Смертоносный запас, собранный в круглом диске, кончился, и Максим остановился посреди комнаты, победитель в последнем бою, изгнавший врага из своего дома. Он собирался вставить новый магазин и оборонять освобожденный дом, но не успел.

Среди тех, кого не убил Максим, был молодой солдат, почти мальчик, родители которого и младшая сестра погибли во время английской бомбежки. Солдат этот всем сердцем ненавидел англичан и всех, кого считал наймитами английских плутократов. Недавно он видел карикатуру, на которой был изображен дикого вида бородатый человек, символизирующий Россию. Бородатого человека колотил прикладом бравый немецкий солдат, а тот в мольбе протягивал руки к мешку, из которого сыпал золото толстый Джон Буль. И мальчик чувствовал себя таким бравым солдатом и готов был ежеминутно лезть в самое пекло, чтобы побеждать и убивать врагов своей страны. Несмотря на молодость, он был опытным и сообразительным солдатом и не растерялся под пулеметным огнем, а, отскочив в безопасное место, выбрался на улицу, обошел дом и увидел в окно замершего в комнате Максима. Сноровистым солдатским движением рука его нащупала гранату на длинной деревянной ручке.

Граната пробила стекло и упала к ногам Максима.

— Что это? — не понял он, возбужденный боем и победой, и посмотрел не на гранату, а недовольным хозяйским взглядом на разбитое окно.

Грохочущий огонь ударил его снизу и убил наповал.

А следом в окна летели другие, ненужные уже гранаты, которые бросали теперь со всех сторон, и дом дрожал от взрывов, разносивших вдребезги все, что недавно еще было так дорого Максиму Пряхину.

…Услыхав пулемет, Лаврентьев и Константин остановились.

— Батя! — сказал Пряхин.

Непрерывная очередь в доме точно преградила им дорогу. Оба не двигались в короткой тишине.

Потом они услышали взрывы. Сначала один и следом сливающийся грохот многих. Все снова затихло. Константин опустил голову.

— Все. Прикончили. У бати гранат не было.

— Идем, Костя, — попросил Лаврентьев.

— Не пойду.

— Мы должны…

— Ты должен, а не я. Я должен расквитаться.

— Ты не имеешь права…

— Имею. Это мой дом и мой отец. А ты иди. Немедленно, слышишь? Ты нужнее. Будешь их изнутри… А я отсюда. Сейчас.

— Константин!

— Молчи. Нашим скажешь, что не дезертир Константин Пряхин. Иди. — Он прислушался. — Самый раз… Они меня не ждут. Да иди же ты, иди! Не висни на душу. Прощай! У меня тут ящик с «лимонками». Они свое получат. За все. За батю.

Он нагнулся и стал рассовывать по карманам тяжелые гранаты.