Взрыв Генерального штаба

— Что ж, идем, — натянуто согласился Лён. Голоса шелестяще расползлись по подвалу. Лён первым ступил в воду — он был босиком. Вода оказалась неожиданно теплой и маслянистой. По ней разбежались слепящие зигзаги. Зорко сбросил сандалии и тоже сошел с каменного уступа. Ему было до колен.

— Лён, надо вон в ту сторону… — Зорко лучом показал в глубь подвала. Вдали высветилась изогнутая толстая труба с вентилем. Вентиль был с бородкой ржавчины.

— Надо так надо… — Лён пошел вперед со смутным сознанием, будто делает что-то ненужное, даже вредное. Но не бросать же Зорко!.. В правой руке Лён держал подобранную заранее палку. И несколько раз бил ей по воде, когда черную поверхность рассекали узкие блестящие тела.

Жуть какая! Бедняга Зорко, неужели он ходил тут один?

И з а ч е м ходил?

Впрочем, Лён обещал не расспрашивать. Слово есть слово… Дошли до трубы. Зорко покачнулся, вцепился в вентиль. Сунул за трубу пальцы, что-то взял там (наверно, на обойме вентиля был крючок).

Потом Зорко совсем отвернулся от Лёна. Загородил спиной руки. Зоркины заштопанные локти суетливо двигались.

Скоро к Зоркиным ногам посыпались бумажные клочки — мелкие, как рыбья чешуя. Упали половинки крошечного пластмассового футляра. В точности такого же, как тот, взятый под лестницей. Закачались среди электрических зигзагов, будто яичные скорлупки.

Лён смотрел на них горько и отупело.

Зорко дернул его за безрукавку.

— Лён, все … пошли …

И они пошли.

Молча выбрались на солнце. Оно, это несчастливое солнце, было уже невысоким, желтым.

Без слов они пробрались через пути, вышли на Привокзальный бульвар — тихий, малолюдный.

Лён молчал с холодным камнем в душе.

— Лён… Ты обещал ни о чем не спрашивать.

— Я и не спрашиваю.

— Но ты молчишь, будто обиделся…

— Я не обиделся. Я… Зорко, ты иди один. Мне надо тоже… одному. По своему делу. Скажи старику, я вернусь к ужину. — И пошел.

И чувствовал, что Зорко смотрит вслед с испуганным вопросом. Но не оглянулся.

Никакого дела у Лёна в городе не было. До заката он просто слонялся по улицам. А мысли толклись, толклись… И в каждой мысли было одно — д о г а д к а.

В сумерках Лён вернулся в крепость. И постарался вести себя как обычно. Получалось плохо, он соврал, что болит голова.

— У меня тоже, — шепотом сказал Зорко. Правда или нет — не поймешь.

Спать легли раньше обычного.

Полковник знает…

Они ночевали в низком каменном помещении с полукруглой амбразурой — бывшем орудийном капонире. На железных матросских койках, на тюфяках, набитых высохшей морской травой. Вместо простыней — старые сигнальные флаги…

Зорко повозился и задышал тихо и ровно.

Лён смотрел в темноту. В голове больно стучало: «А я-то думал… А я-то думал…»

Он думал, что вернется в школу и скажет:

«Господин генерал… Людвиг Валентин… не надо мне офицерского чина и кортика, я прошу о другом. В Льчевске есть мальчик, который стал мне как брат. Позвольте мне вернуться за ним и доставить его в школу. Клянусь: из него получится настоящий гвардеец…»

Разве генерал смог бы отказать?

Да, конечно, Зорко не раз давал понять что он на стороне йоссов. Но Лёну казалось: это просто по детскому непониманию. Потому что он, Зорко, из тех краев. И потому, что уверен: автобус, где ехали отец и мать, уничтожили имперские солдаты. Но ведь можно же будет доказать ему, что это наверняка была шайка мародеров, одетая в солдатскую форму. Таких бандитов немало бродит в пограничных лесах, они не подчиняются ни имперским властям, ни йосским правителям и выдают себя то за солдат его величества, то за повстанцев. Ведь так оно наверняка и было…

Оказавшись в школе, Зорко обязательно поймет, где настоящая правота. Он же умный. И честный. Если увидит, что ошибался, упрямиться не станет…

Конечно, там у них не будет такой дружбы, как здесь, это в школе не принято. Но все равно они часто будут рядом. Ниточка не порвется. А главное — Лён до конца выполнит свой долг: сделает Зоркину судьбу счастливой. Поступит, как хотела Динка, когда спрашивала: «Ты сможешь о нем позаботиться?»

Так думал Лён до сегодняшнего вечера.

А сейчас…

Сейчас было понятно, что все прежние мысли — пустые и наивные. Зорко — солдат. Он такой же солдат, как Лён, только из другой армии. И бесполезно его в чем-то убеждать. Он знает свою правоту. И она — не та, что у Лёна…

Да, Зорко боится отвратительных подземных крыс. Но умереть за свое дело, наверно, не побоится. Труса не послали бы с т а к и м заданием.

«Господи, помоги мне! Подскажи мне, что делать!»

«Зачем судьба свела нас там на площади?»

«А затем и свела, чтобы все было именно т а к», — пришло к Лёну безжалостное понимание.

Затем, что судьба на стороне империи. Она специально поставила юного гвардейца Бельского на пути мальчика Зорко… Ну и что же, что он — щуплый мальчик в матроске? Дело не в этом. Дело в том, что он — враг. Он несет империи зло. И, наверно, г р о м а д н о е зло. Не меньше того, что несет своим врагам Лён.

«И я обязан остановить его!»

А как остановить? Уговаривать? Смешно… Проследить Зоркин путь до конца? А что дальше? И, к тому же, у него, у Лёна, свое задание…

«И я не шпион!»