Взрыв на макаронной фабрике

Тут уж я перепугалась по-настоящему. Дело в том, что Тенгиз безумно любит свою работу. У него, можно так сказать, с ней бурный и продолжительный роман. И ни разу за время нашего знакомства я не слышала от него таких заявлений. Ковыряться в трупах, сличать отпечатки пальцев, проводить самые невероятные экспертизы – все это было для Тенгиза не просто работой. Это было его жизнью. И вот теперь виртуоз своего дела хочет домой к маме. Детский сад, честное слово!

– Да ладно, Жень! – Тенгиз почувствовал мою растерянность. – Не обращай внимания. Устал я что-то, вот и все.

– Жениться тебе надо, – посоветовала я приятелю.

– Нет уж, спасибо! Вдруг попадется такая же любительница криминальных приключений и трупов, как ты! Уж лучше я так как-нибудь перекантуюсь!

– Ну-ну, – хмыкнула я. – Кантуйся. Давай-ка, Тенгизик, ближе к делу.

– К делу так к делу. Хочу тебя обрадовать. Или огорчить. Это уж как получится. Короче говоря, отпечатков в квартире инвалида…

– Моти. Матвея.

– Тебе лучше знать. Так вот, отпечатков не найдено. Работал, видимо, профессионал. А вот на пивной бутылке кое-что обнаружилось…

– Что? – внезапно севшим голосом просипела я.

– А то! И на бутылке, и на тех банно-бритвенных причиндалах, что ты мне передала…

Эксперт взял паузу по системе Станиславского, явно испытывая мое терпение. Его у меня совсем мало, нервная система истощена, поэтому я быстро сдалась.

– Я убью тебя, мамой клянусь! – рявкнула я. – Говори же, ну!

– Они полностью идентичны, – спокойно закончил Гогочия.

Вот это да! Что же выходит? Банно-бритвенные причиндалы, как выразился Тенгиз, я взяла в съемной квартире Родиона, а бутылку из-под пива – у Моти. Откуда ей там взяться? Когда мы с Расселом были у Матвея, парень обмолвился, что спиртное не употребляет ни в каком виде: ни в крепком, ни в слабом.

– Эй, ты меня слушаешь, Мегрэ? – Тенгиз прервал мои размышления.

– Что? А? Да, да… – рассеянно отозвалась я. – Что ты говорил?

– Я говорил, что аналогичные отпечатки были и на тех алмазах из пакета, и на самом пакете, и в квартире Феликса Круглова!

– К-какого?

– Такого! Того самого! Чуешь, чем дело пахнет?

Я хлопала глазами и не могла произнести ни слова. Тенгиз истолковал мое молчание по-своему.

– Ну что, Пинкертон ты наш? Красиво получается? Ладно, если что – звони. Пока!

Вода в ванной уже остыла. Я сидела в клочьях пены, словно Афродита, и прижимала к уху телефонную трубку. Она издавала короткие гудки, пытаясь вернуть меня к нормальному состоянию.

Очень интересно получается! Судя по заключению эксперта (а в профессионализме Тенгиза я не сомневалась!), и Круглова, и Мотю убил один и тот же человек. И получается, это был… Родион! Но ведь он пропал! Тимур вон с ног сбился, разыскивая брата. Нет, можно, конечно, предположить, что Родька вовсе не пропал, а просто прячется. Иногда он появляется «в миру», совершает какое-нибудь злодеяние и снова исчезает. А вдруг и Настю, жену свою, тоже он… И казаха заодно. В принципе какая-никакая, а связь здесь прослеживается: Феликс, Настя, казах – все убиты одним стилетом. Отпечатки опять же… Думаю, если человек один раз совершил преступление и оно не было раскрыто, то он начинает свято верить в свою неуязвимость. Значит, все-таки Родион? Наверное, мне следует завтра навестить Тимура и поподробнее расспросить о брате.

Договорившись сама с собой о планах на ближайшее будущее, я влезла в махровый халат Алексеева и поплелась на кухню. Желудок, не получавший никакой поддержки вот уже несколько часов, подавал недвусмысленные сигналы своей непутевой хозяйке.

К моему глубочайшему изумлению, на кухне никого не было. Кроме того, никаких соблазнительных запахов, никакой бестолковой суеты не наблюдалось. Кроме Рудольфа, сиротливо притулившегося у холодильника и изредка издававшего жалобное поскуливание, я никого не обнаружила. На столе стояла тарелка, в которой лежало что-то неопределенно-болотного цвета. Рядом стоял литровый пакет кефира.

– Подумаешь! – фыркнула я. – В Америке женщинам еще труднее! Они день и ночь борются за свою независимость и равноправие. Ну, ничего, голубчики, явитесь еще домой…

Было обидно. Вот так приходится расплачиваться за свой марш протеста против сильной половины человечества.

Нечто болотного цвета, заботливо приготовленное Ромкой, при ближайшем рассмотрении оказалось обыкновенной морской капустой. Я возмущенно всплеснула руками:

– Вот новости! Разве я похожа на морскую корову?! Или на русалку? Зачем же меня травой кормить и водорослями? Рудольф, угощайся.