Взвейтесь, соколы, орлами...

Всем было ясно, что пойдёт он на Владивосток. Каждому командарму было приказано выделить по одному корпусу в Усурийск, Артём и Находку.

Я перелетел на Орле в Находку. Там меня встретил Фроловский вопросом:

– Резервной Армадой ты командуешь?

– Не угадал. Я сам по себе – летаю на свободную охоту. К себе в пару ведомым возьмёшь?

– А ты строем летать не разучился?

– Вот в бою и проверишь!

Пилоты уже знали, какую встречу им уготовил адмирал Того. Из палаток слышалось пение Прощания Славянки:

«Так вперёд, с нами крёстная сила!
Через страх, через кровь, через боль.
По приказу отца-командира
МЫ ШАГНУЛИ ПОД ШКВАЛЬНЫЙ ОГОНЬ!»

Глава 11. Ступайте царствовать, государь!

Я поля влюблённым постелю,

Пусть поют во сне и наяву.
Я дышу, и значит я люблю.
Я люблю, и значит я живу.

(В. Высоцкий)

«Проскуров» и «Моховой» постоянно курсировали вдоль тихоокеанского побережья Японии. Иногда высоко в небе над ними появлялся «Орлан», и они получали новые координаты объектов для бомбардировок. Раз в пару недель приходили углевозы и пополняли запасы топлива, продуктов и бомб. В ясную погоду эсминцы сопровождения швартовались у их бортов и экипажи могли отдохнуть в просторных кубриках авианосцев. Но ночью они уходили в дозор. Ни одно судно без их ведома не могло приблизиться к плавучим аэродромам. Ламин, Колчак и Велькицкий сразу же нашли общий язык. Каждый выполнял свою задачу и непоняток не было. Пилоты были гостями на этих судах, ну а флотское гостеприимство было традиционным.

Бомбить вражеские заводы стало обыденной, повседневной работой. Но все чувствовали, что не за этим их сюда направили и ждали приказа.

А Владивосток готовился к отражению атаки всего японского флота.

Опасались лишь одного – нелётной погоды. Тогда корабли противника могли приблизиться на расстояние пушечного залпа по городу, а авиация не смогла бы им противостоять. Это понимал и адмирал Того и не торопился. Он ждал плохой погоды. Такое противостояние продолжалось до конца лета. Японская эскадра была вне зоны досягаемости наших «Орлов», а «Орланы» вели лишь наблюдение. В начале августа пришло известие из Питера, что 30 июля у государя родился наследник цесаревич Алексей Николаевич. Я отправился к Марии Петровне и Кондрату.

– Событие конечно радостное! – начал я: – Но они ничего ещё не знают про гемофилию, а как им это сообщить, я не представляю.

– Ничего сообщать и не надо. Всё очень скоро будет известно и без нас. У младенцев с этой болезнью долго и очень плохо заживает пупок. Императорский лейб-медик Густав Гирш далеко не самый лучший доктор, но профессор Мечников несомненно поставит правильный диагноз! – ответила доктор Шагумова: – Но для нас это ничего не меняет. Война-то близится к завершению. А что потом?

– Так трудно сказать, что. Ход истории мы уже изменили и как-то предсказать дальнейшие события невозможно. Я вот постараюсь вытащить из петли Сергея Есенина. Ну, а Маяковский пусть стреляется! – решил я.

– Отчего же такая нелюбовь к пролетарскому поэту? – спросила Мария.

– Да как-то попался один его стих: – «По морям играя носится с миноносцем миноносица!» – чушь какая то. Я даже представил как они размножаются. Миноносица мечет икру с футбольный мяч величиной, а миноносец обильно покрывает её мазутом. А потом из головастиков вырастают торпедные катера!

– Андрей! У вас какие-то извращённые понятия о поэзии! – улыбнулась Мария Петровна.

– Отнюдь. Вот к примеру у Есенина – «Как жену чужую обнимал берёзку!» – всего-то пять слов, а сколько вложено между ними. Уж про Высоцкого я вообще не берусь говорить – он мой кумир в поэзии. У него четыре строчки слышишь, а ещё десять сам додумываешь. Хотя о вкусах не спорят – отберём мы пистолет у Маяковского!