Взвод, приготовиться к атаке!.. Лейтенанты Великой Отечественной. 1941-1945

Лежим в окопах. Тихо. Выслали разведку. Разведка вернулась, доложила, что перед нами на глубину до трех километров никого нет. Стали ждать. Ждали недолго. Вскоре по фронту перед нами появились грузовики, крытые брезентом. Остановились, и из них посыпалась пехота. Немцы. Они сразу развернулись и пошли в атаку. Идут — цепь ровная, как на учениях. В руках карабины со штыками. Штыки короткие, плоские, как ножи. Мы таких еще не видели.

Комбат, видя такое дело, кричит:

— Без команды огня не открывать!

Лежим, ждем команду. Немцы уже близко. Слышим, комбат кричит:

— Примкнуть штыки! В атаку! Вперед!

У меня был пистолет ТТ и автомат ППД. Рядом лежал сержант. Я сразу сержанту:

— На-ка мой автомат, а мне дай винтовку. Когда пойдем, иди немного сзади меня и правее, чтобы мог стрелять.

— Понял. — И подает мне свою винтовку с примкнутым штыком.

В училище мы основательно изучали штыковой бой. На стрельбы ходили редко, патроны, видать, жалели. А вот штыками изорвали все манекены. Штыком я владел.

Поднялись. Идем. И они идут. Тоже поняли, что сейчас будет. Сходимся. Без единого выстрела. Только топот сапог и дыхание. Уже каждый наметил себе противника, с кем схватиться. Гляжу, на меня идут трое. Рукава рассучены, воротники расстегнуты. Сбоку болтаются коробки противогазов. Сзади над плечами торчат ранцы. От этого немцы кажутся выше ростом. Каски надвинуты глубоко и плотно пристегнуты ремешками под подбородками.

На меня пошел один. Он выскочил как-то так вперед и — на меня. Я обманул его движением в сторону и тут же с ходу ударил. Был у нас такой прием. Штык вошел легко, легче, чем в манекен на полигоне. Немец не ожидал моего выпада, он еще только готовился к удару. Думал, что мы остановимся и начнем примериваться друг к другу. А что тут примериваться… Выронил карабин. От моего удара ранец за его спиной подпрыгнул. Я попытался выдернуть штык, но немец не падал и держал ствол моей винтовки обеими руками. Тогда я изо всех сил рванул винтовку на себя.

Сержант тем временем выстрелил во второго. Как я его и учил — короткой очередью, в упор. Но больше стрелять он не смог. Уже сошлись. И третий, пока я возился со штыком, заскочил мне сзади. Сержант:

— Лейтенант! Сзади!

Я успел оглянуться и машинально отскочить в сторону. Его штык пролетел мимо меня. Винтовку уже не развернуть, ударил прикладом. Не знаю, попал, не попал. Тут все перемешалось. Свалка! Лязг саперных лопаток! Ревут, как кабаны. Хруст! Потом я догадался, что это кости хрустят. Того и гляди, как бы своего не пырнуть. Никого к себе стараешься не допустить. Сержант мой где-то потерялся. Винтовка со штыком только до первого удара, а дальше схватились и кромсали друг друга чем могли — саперными лопатками, касками, ножами. Но я винтовку не бросил, двигал ею активно и к себе никого не подпустил.

Вскоре разошлись. И команды вроде никто никакой не подавал, а что-то такое произошло, что расходиться стали. Они — в свою сторону, мы — в свою. Убитых никто не собирал. Ни они, ни мы. Раненых было мало.

Командир батальона в той штыковой шестерых заколол. Фамилию его я не запомнил. Помню только его внешность: высокий, повыше меня, плотный, белокурый. Похож на немца с плаката. Они своих такими рисовали. Потом, когда начали отступать, мы разошлись. Пробивались мелкими группами. Больше я своего комбата не встречал.

* * *

— Попала наша дивизия под Вязьмой… Это случилось во время первого вяземского окружения. Вот уж верно сказано: кто в окружении не побывал, тот войны не видал. Держались мы стойко. И танки их жгли, и контратаковали. Хорошо держались. Но с флангов немцы стали обходить, и генерал наш, Лебеденко[5], принял решение отходить.

Дивизия начала отход ночью, скрытно. А до ночи и часть ночи держались на прежних позициях. Держался и мой взвод. В тот день многих потеряли. Уже чувствовалось, что силы наши на исходе. И настроение упало. Какая-то безысходность и апатия овладела всеми, в том числе и командирами. Но не всеми. Да и среди рядового состава находились такие, что подбадривали других, говорили: мол, ничего, ребята, удержимся, не пропадем.

Отходила дивизия так: каждый полк оставлял заставы для прикрытия отхода основных сил. Меня, лейтенанта, назначили командиром группы прикрытия от нашего полка. В группе прикрытия остатки моего стрелкового взвода. Двенадцать бойцов с винтовками. И три расчета станковых пулеметов «Максим».

Доля наша, как мы сразу поняли, незавидная. Я видел, как смотрели на нас отходящие. Как на смертников. А некоторые отворачивались. Но приказ выполнять надо.

Мы заняли траншею. Поправили окопы. Всего нас набралось, с пулеметчиками и ездовыми, человек тридцать пять. Полнокровный взвод! Несколько подвод. На подводах запас патронов, гранат, другого имущества. Как будто все это нам могло пригодиться в скоротечном бою.