Взвод, приготовиться к атаке!.. Лейтенанты Великой Отечественной. 1941-1945

Да потому что здесь, еще не видя живого немца в глаза, уже все дрожали. Вот теперь говорят, пишут: органы тоже выполняли, мол, свою задачу… Какую? За что расстреляли того сержанта? Я помню, как он радовался, когда вышли. Говорил: мол, весь расчет цел, даже никто не ранен, что теперь новую пушку получат и за все отомстят.

В этом смысле приказ о штрафных ротах и батальонах куда человечнее был. В штрафную роту — это все же не под березу, не пуля в затылок, а возможность хотя бы умереть по-человечески, как солдату.

Глава 2 1942

— В январе я закончил трехмесячные курсы младших лейтенантов при штабе армии и — на передовую. Учебы, как таковой, было мало. Армия наступала. Началось декабрьское московское наступление. Нас, курсы младших лейтенантов, то и дело бросали то туда, то туда. Затыкали дыры. Не все ведь шло гладко. До курсов я повоевать не успел. Дивизия отступала. Бежали днем и ночью. Все побросали. Где командиры? Где штабы? Ничего не понять. Опомнились уже под Рославлем. Командира дивизии, генерала, потеряли. То ли в плен попал, то ли где-то в деревне его оставили, раненого. Командира полка, подполковника, расстреляли — за потерю управления и утрату знамени полка. Тогда спрашивали строго. В положение не входили. Оставил позицию — отвечай. Действовал приказ № 270 от 16 августа 1941 года. Назывался он так: «О случаях трусости и сдаче в плен и мерах по пресечению таких действий». Сейчас больше говорят о другом приказе — № 227 1942 года. А вот более ранний и не менее жестокий как-то подзабыли. А все начиналось с него. Вот наш комполка под него и попал. А человек-то был хороший и командир толковый. Сорок первый год, лето, отступление на всех направлениях. Нас вывел командир роты, капитан Медников. В Финскую воевал. Хоть эта война и другой оказалась, но он все равно понимал больше нас. Собрал в отряд всех, кто рядом оказался и кто по дороге прибился, и сказал:

— Ребята, я вас выведу. Но слушать каждое слово. Дважды повторять не буду. — И похлопал по кобуре нагана.

Тогда, в сорок первом, редко кому из командиров выдавали ТТ. В основном — револьвер Нагана образца 1895 года. Хорошее оружие. Сильный бой.

И правда вывел. Особый отдел нас проверил. Все мы подписали бумаги со своими показаниями: где оторвались от основных сил полка, каким маршрутом выходили, какие населенные пункты миновали, кого из высшего командного состава полка и дивизии видели во время отхода, что видели, что слышали. Особым пунктом значился такой: сохранность личного оружия. Капитан Медников словно предчувствовал это, приказал всем взять винтовки. У кого не было, брал у убитых и брошенные у дорог и давал безоружным. Тогда вдоль дорог много оружия валялось. Даже танки брошенные. Горючее кончалось, и танк останавливался. Стояли даже не взорванные, просто брошенные экипажами.

Я свою винтовку нес от самого Рогачева.

Старший лейтенант НКВД меня, помню, спросил:

— Ты хоть стрелял?

— Нет, — говорю.

— А от кого ж ты бежал?

— От немца.

— А ты его хоть видел?

— Нет.

— Так от кого ж ты бежал?

— От немца.

Плюнул он, закурил и дальше писать принялся. Может, догадался, что я дурачком прикинулся, а может, посчитал, что действительно сильно напуганный. Страха в нас тогда было много. Страх нас и гнал. И немцев боялись, и своих приказов, где что ни пункт, то — расстрел, расстрел, расстрел…

Из особого отдела нас — в отдельную землянку. Потом — на сборный пункт. Собрали отдельную команду. Все с образованием не ниже семи классов школы. И — на курсы младших лейтенантов.

Курсантом дважды ходил в атаку. Но оба раза так и не понял, кого мы атаковали. Немцев мы, даже издали, так и не увидели. Но второй раз попали под минометный огонь и потеряли нескольких человек убитыми и ранеными.

В январе наступление наше приостановилось. Дивизии выдохлись. Начали окапываться. Вот в это время и выпустили нас из армейской школы. По кубарю в петлицы и — вперед, фронту не хватает командиров взводов.

И вот попал я в самое гиблое, самое проклятое место на всем Западном фронте — под Зайцеву гору. Это — на Варшавском шоссе, недалеко от Юхнова и Мосальска. И там я не успел повоевать. Попал в плен. Вот там, в плену, и увидел первого немца. Конвоира.

А в плен попал так.

Нас, маршевую роту, тут же бросили в бой. Какая-то бестолковая организация боя там была. Просто неразбериха. Помню, прибыли мы, комбат перед нами начал говорить: мол, поступаете в мой стрелковый батальон, который держит оборону там-то и там-то… И вдруг подъезжают легкие сани, запряженные парой сытых коней. Бока у них так и лоснились. Нас, наверное, хуже кормили, чем этих коней. Оказалось, командир полка. В папахе, в белых бурках с кантами. Комбату рукой махнул. Тот сразу замолчал, отступил в сторону. И этот подполковник дает нам приказ: выдвинуться туда-то и по сигналу «зеленая ракета» атаковать юго-восточный скат высоты. Назвал ее номер. Тогда он для нас ничего не значил, тот номер. Комбат сразу ссутулился и куда-то ушел. Бойцы мои сразу поняли, что дела наши плохи.