Один из немцев, в которого я стрелял вначале, был, видимо, ранен. Вскоре он выполз из окопа и медленно, часто отдыхая, пополз в сторону своей траншеи. Проползет шагов пять и уткнется лицом в снег. Я наблюдал за ним, выжидал, когда он выползет на бугор. Заснеженный бугор белел перед ним довольно широким взгорком, и он никак, при его состоянии, не мог миновать его. Вот солдатская судьба… Тогда я не думал о том, что кто-то ждет этого солдата домой, живым и невредимым, молится за него. Жена, мать или дочь. Я думал о другом. Мой пулеметчик ранен, и я должен за него отомстить. И еще: надо поднять боевой дух взвода, потому что неизвестно, как дальше сложится бой. И еще, самое главное: передо мною враг, которого я должен убить, иначе он убьет меня и моих товарищей.
Под снегом длинным буртом лежала сваленная во время уборки свекольная ботва. Она-то и образовала взгорок, к которому приближался раненый немец. Он полз без оружия. И это обстоятельство, что он бросил свою винтовку, все же шевельнуло во мне такую мысль: может, пусть уползает, черт с ним, он уже не вояка. Но снова вспомнил о своем пулеметчике. Живой он или нет? Довезут его санитары до медсанбата или он в дороге умрет? Нет, война есть война, и тут не место для жалости. Я терпеливо ждал. Напряженно следил за движениями ползущего и держал палец на спусковой скобе.
К тому времени взвод мой проснулся. Над брустверами торчали каски. Бойцы следили за моим боем. Никто не стрелял. Поняли: этот поединок начал взводный, ему его и завершать. Тем более что опасность мне не грозила.
Я выстрелил дважды. Немец так и остался лежать на гряде. Да, на войне как на войне. Любой из нас мог оказаться на его месте. Старые солдаты, те, кто побывал в окружении, кто отступал в сорок первом и сорок втором, рассказывали, как расстреливали их на лесных дорогах и в полях немецкие мотоциклисты. Стреляли из пулеметов и в безоружных, и в раненых, и в тех, кто поднимал руки. Никого не жалели. Месть на войне — чувство сильное и праведное. Оно придает сил и укрепляет дисциплину. У солдата есть цель, и он упорно движется к ней.
Все так. Но вот вспоминаю я этого раненого, уползавшего к своей траншее без винтовки…
Магазин моей винтовки был пуст. Я отдал ее Петру Марковичу. Тот покачал головой, явно одобряя мою стрельбу, и принялся заряжать ее новой обоймой. Мой связной был человеком основательным, и я потом не раз видел, даже в бою, как он заряжал винтовку: вытащит из подсумка обойму и тряпочкой, протиркой, как у нас говорили, тщательно протрет ее, прежде чем сунуть в магазин. Оружие должно работать безукоризненно. Все правильно: лучше потерять полминуты на заряжание, чем потом получить осечку или перекос патрона да пулю в лоб.
Боевое охранение немцев стало отходить к своей траншее. Ветра не было. Ветер утих. И мы видели, как шевелился бурьян на краю поля и с него осыпался снег. Нервы у немцев не выдержали. Вот тут и взвод мой начал вести огонь. Стрельба началась без приказа. Какой приказ нужен солдату, когда он видит, что командир уже ведет бой? Немцы, чувствуя, что огонь усиливается, встали и побежали. Вот этого я и ждал. Как командир взвода, я надеялся на то, что сейчас заработает один из пулеметов. С фланга. Перед боем пулеметчики получили инструктаж: одновременно в бой вступать только в крайнем случае, в позиционном бою вести фланкирующий и косоприцельный огонь.
Помню такую картинку, как в кино: немцы бегут не оглядываясь, и на ремнях у них болтаются круглые гофрированные коробки противогазов…
Мои пулеметчики молчали. Потом, после боя, выяснил: пулеметы обледенели, и, пока пулеметчики с ними возились, момент был упущен, боевое охранение добежало до своей траншеи и исчезло за бруствером. Ни одна пуля стрелявших из винтовок не догнала их.
Из немецкой траншеи виднелись сваленные неровным штабелем бревна. Видимо, привезены они были накануне. Немцы не успели здесь укрепиться как следует. Даже блиндажи не достроили. Бревна накатника торчали вверх наподобие мишеней и, видимо, мешали немцам вести огонь из траншеи. Они не успели обрезать, подравнять их концы и сверху засыпать землей. Было видно, как трое немцев забрались на бревна недостроенного блиндажа и начали беспорядочно стрелять в сторону нашего и соседних окопов. Справа и слева от нас пули подбрасывали фонтанчики снега и грязи.
Когда мы потом удачно атаковали их и выбили из траншеи, я поднялся на бревна, осмотрел убитых и, взглянув на наши окопы, обнаружил следующее: оттуда наши позиции видны как на ладони и прекрасно простреливались.