Побуждения у меня были самые благие, предупредить наших про немцев. Майор Логинов, командир батальона, после того, как узнал от меня последние новости о ситуации, решил временно остаться здесь, по крайней мере, пока не прибудет начальство, которое двигалось позади. Сначала вместе со вторым батальоном прибыл командир полка, подполковник Тарасов, пришлось мне снова повторять раскладку уже ему. Связи между батальонами и полками дивизии не было, вот и придется ждать командира дивизии, пока тот не появится. Мои бойцы уже успели поужинать, а вот новенькие были голодными, у них с кухнями классический дефицит, так что, скорее всего, им придется давиться всухомятку сухпаем. Поскольку дефицита продуктов я не испытывал, уже успел затрофеиться у разбитых гансов, то приказал готовить снова во всех кухнях. Только часам к девяти вечера показался второй полк дивизии вместе с командованием, и тут мне пришлось отбивать наезд генерала, который с ходу решил меня построить и прибрать к рукам. Хотя я его и понимал, но вот идти под его командование не собирался, сейчас мало нормальных генералов, а гробить свой отряд я не собирался.
– Капитан! Ты под трибунал захотел?! Или немедленно поступаешь в мое подчинение, или я тебя сейчас же приказываю арестовать и отдаю под трибунал!
Вот куда свернул наш разговор с генерал-майором Севастьяновым, когда я встретился с ним.
«Эмка» генерала Севастьянова не спеша двигалась в колонне его дивизии, а точнее вместе со штабом дивизии в порядках второго полка.
Настроение генерала было препаршивым, его дивизию, и так уже понесшую огромные потери, срочно бросили на ликвидацию немецкого прорыва. При полном отсутствии бронетехники и практически минимуме тяжелого вооружения, а в частности артиллерии, дело это было бесперспективным. Севастьянов прекрасно понимал, что его дивизией командование армии пытается хоть на время задержать противника, пока не будет спешно возведена новая линия обороны. Вдобавок ко всему за день его дивизию три раза бомбила немецкая авиация, и лишь ближе к вечеру настроение генерала начало понемногу улучшаться. Этому способствовало обнаружение уничтоженных колонн противника – кто-то очень хорошо потрепал немцев, в полях уже еле-еле чадила сгоревшая немецкая техника, а все вокруг нее было усыпано телами немецких солдат. Кроме самого факта уничтожения противника еще должны быть и наши части, что его уничтожили, вот только пока было совершенно непонятно, кто именно все это сделал. Ни нашей уничтоженной техники, ни тел наших бойцов, да даже братских могил просто не было, что и интриговало Севастьянова, но скоро он получил ответ на свой вопрос.
Уже около девяти вечера, когда он хотел объявить привал на ночлег, заметил расположившийся в лесу на ночевку свой первый полк. Тут же на дороге его ждал вестовой, который и сообщил ему, что рядом также расположился отдельный механизированный батальон и его командир хочет обсудить с ним план завтрашнего боя с немцами, которые, по сообщению капитана, командира батальона, находятся километрах в пятидесяти впереди.
Когда Севастьянов это услышал, то просто охренел от наглости этого капитана.
Выйдя из своей машины, Севастьянов прошел к палатке, возле которой стояли на посту два бойца в полной выкладке, с касками на головах и с автоматами на груди, причем на них были еще и непонятные конструкции, которые оттопыривались матерчатыми карманами, явно не пустыми. А еще, вопреки всем уставам, на поясах бойцов висели трофейные немецкие штык-ножи в ножнах. Матерчатый полог палатки был откинут, и изнутри шел неяркий свет, а когда Севастьянов зашел в палатку, то увидел три подвешенные керосиновые лампы, которые и освещали палатку. Внутри был складной стол и несколько складных стульев, сейчас отодвинутых в сторону, а на столе лежала расстеленная карта, вокруг стояли несколько командиров, незнакомых ему, а кроме них и командир его первого полка.
– Здравия желаю, товарищ генерал-майор, – первым поздоровался с ним незнакомый капитан, причем совсем молодой, лет двадцати, наверное, или чуть старше. – капитан Прохоров, командир отдельного механизированного батальона штаба армии.