Давно уже чувствую потребность написать Вам, но все мешали разъезды. По переезде в деревню я скоро поехал в Москву. Там задержался дольше, чем предполагал, так как заболел ангиной и некоторое время не выходил из комнаты. По возвращении из Москвы был вызван в Киев для перевоза моих родителей на новую квартиру. Теперь только, кажется, более прочно утвердился в Люботине. Прежде всего хочу написать Вам, что было в Москве. Мне, повидимому, удалось откровенно и по душам поговорить с Сергеем Николаевичем, Григорием Алексеевичем и Маргаритой Кирилловной. Сначала Сергей Николаевич был духовно глух к тому, что я говорил, но потом все-таки услышал меня. Из редакционного состава "Пути" я ушел, и все, кажется, поняли, что ухожу я не из-за личных историй по поводу Гелло и т.п., не из демонстрации, а по глубоко осознанной внутренней потребности. Ничего враждебного и демонстративного в моем выходе нет, я остаюсь сотрудником "Пути" и сохраняю дружеские отношения с его участниками. Но выход из "Пути" для меня морально неизбежен, тут я повинуюсь своему внутреннему голосу. Для меня морально невозможно чувствовать себя в положении человека недобросовестного по отношению к издательству. Я даже думаю, что мне не следовало вступать в состав редакции "Пути". Я не чувствую себя принадлежащим к его духовному организму и это не могло не сказаться. Меня разделяют с Сергеем Николаевичем не разные мысли, идеи, как Вы склонны думать, а разные чувства жизни, разные религиозные оценки. Наше идейное единство казалось большим, чем реально было наше жизненное единство, и это гораздо глубже, чем различие в характерах и индивидуальностях[1166]
.