Милая моя, дорогая, вот у меня дома — такой же надломленный колосок, который поворачивается к солнцу и живет, хоть и надломленный; но ты не поверишь, как я боюсь для нее всякого моего неосторожного движения. Всякий, даже маленький толчек воспринимается не могу сказать, до чего болезненно. Вот вдруг я неожиданно уеду в Москву без дела, явно для того, чтобы увидать тебя! Она скажет, что она даже этого желала, — а сама съежится и будет точно морозом побита. И все с таким трудом начавшееся медленное поправление остановится. Ну, как же тут уехать! В июле она знает, что необходимо. Ну а до тех пор, нужно, чтобы действительно была необходимость ехать, чтобы было дело, не терпящее отлагательств, но чтобы не видно было этого нетерпенья — видеть тебя, во чтобы то ни стало.
Друг мой, ты не поверишь, как трудно мне это в себе подавлять и этого не показывать. А я с несомненной ясностью вижу, что именно в этом средство, восстанавливающее силы, которое бесконечно действеннее ванн, вспрыскиваний, капель и т. п. Сейчас температура не выше 37,1° (хотя это все-таки для нее много), доктор находит, что легкое очень заметно поддается лечению. Но слабость сердца такая, что просто стояние на ногах немедленно повышает пульс до 100. Исследование на туберкулез умышленно не делается, так как лечение производится и без того все нужное против него: оно ни в чем бы не изменилось, если бы он открылся. А между тем впечатление от этого открытия было бы до крайней степени удручающее, что могло бы повредить! Да это сердце нужно беречь до последней возможности. Уж чересчур много оно перенесло!
О моем здоровье нечего и говорить. Ни соды, ни магнезий, ни капли Виши более не существуют, — ж<елуд>ок гораздо лучше и все прочее в том же духе.
15-го у меня экстренный день: приезжают в гости четыре семинариста[1173]
: Успенский[1174], Кечекьян[1175], Воробьев, может быть и Устрялов[1176] Сейчас все время читаю твоего Шеллинга. Ну, прощай, крепко тебя целую. Думай обо мне нежно без гнева, без недоверия. Потерпи ради меня и потерпи на мне[1177]. Крепко, крепко целую.382. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[1178]
<17.06.1912. Бегичево — Москва><…> Сегодня уехали 4 семинариста (Кечекьян, Успенский, Воробьев, Устрялов). Успенский оставил на просмотр образец Фихте[1179]
. Они провели полтора суток, ночевали, и разговоры были очень интенсивные. Я им читал мое заключение, они оживленно его обсуждали, много расспрашивали и нашли, что это "большой сдвиг" от С<оловьева?].