Взыскующие града

Увы! Я должен сегодня очень огорчить Вас, и это огорчение приберегаю до конца письма. После колебаний, сомнений и совещаний мы решили вовсе отменить философский сборник, который явным образом внутренне не удается, между тем как представляет наибольшие трудности. Делать это дело заведомо неудовлетворительно нельзя, а сделать удовлетворительно, по нашему здесь сознанию, мы не можем. Вы не переживали с нами тех трудностей и колебаний, какие начались с того момента, как только вопрос об этом сборнике стал практически. Мы меняли программу, меняли мысленно задание и план предисловия, и все-таки нет чувства, что сборник получил то органическое единство, которое необходимо должен иметь. К этому присоединяется ряд личных причин:

Бердяев забастовал еще весною.

Князь всецело поглощен большой работой и сейчас болезненно не хочет отрываться от нее;

Флоренский не кончил книги, не приступил к статье и занят теперь делом еще более важным[1246].

Я работал все лето, но тем дальше уходил от конца.

Я ощущаю сейчас внутреннюю потребность молчания о том, о чем только и могу написать. Конечно, я могу, воспользовавшись первым досугом, выдавить из себя статью, но разве для этого духовного закабаления себя создается сборник?

Вы переживаете сейчас, бесспорно, наиболее благоприятную пору для творческого самоуглубления, которая едва ли у Вас когда-либо повторится. Вы полны идей, сил, располагаете временем, Вы не пережили с нами всей разлагающей остроты Бердяевского кризиса, наконец, Вы имеете полный портфель, — конечно Вы настроены иначе, чем мы. Но я Вам подчеркиваю, что в этом решении нет ни уныния, ни охлаждения; это трезвый расчет, необходимый для экономии уцелевших еще сил. Мы будем продолжать свое дело, и, быть может, наступит пора, когда сборник станет не полемической только (всего холоднее я отношусь к задаче полемической), но внутренней потребностью. К этому присоединяется то обстоятельство, на которое с наибольшей энергией указывает князь Е<вгений> Н<иколаевич>, что все мыфилософски ушли в себя, и каждый думает свое, и это неблагоприятно для совместного философского выступления.