Взыскующие града

Разрешите поставить Вас в известность, что завтра, в среду, в 9 ч. вечера у меня собирается небольшое, интимное совещание, на котором Аскольдов и Л.П.Карсавин сделают сообщение о новом, возникшем в Петрограде Братстве Св. Софии-Премудрости Божией[1901], и просит Вас принять участие в этом собрании. Мы все будем рады Вас видеть. Позволяю себе на Вас расчитывать.

    Полуэктов пер., 6, кв.2.

Преданный Вам Г.Леман

635.     С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[1902] <31.05.1918. Москва — Н.Новгород>

31 мая 1918.

День Вознесения Христова

Милый Александр Сергеевич! <…>

Мечтаю в начале июля, если только можно об этом сметь мечтать, вырваться к своим в Крым, — уж очень страстно хочется их видеть. Мысль о приезде к Вам приходится отложить, — уже 15^го июня соберется собор[1903]. Мое посвящение назначено еп. Феодором на дни св. Троицы (во диакона) и св. Духа (во иерея), 10^го и 11^го, в Даниловом монастыре. Патриарх уже наложил резолюцию на моем прошении, хотя официально ему не дано еще хода ввиду отъезда патриарха в Петербург. Трудности с довыванием материи и портными почти преодолены, хотя вообще количество мелких трений и трудностей как-то бесчисленно. Я живу, с одной стороны, в атмосфере чуда, когда порою снимается стена между мною и ушедшими и приближаются чувства 1909 года, моего первого "посвящения"[1904], а с другой — нахожусь в агонии умирания, неисходного, ужасного, рокового. Порою так безумно болит душа и жжет тревога за своих, рождается надежда на чудо, что приедет Е<лена> И<вановна>, а то опять смиряюсь с волею Божией. Не знаю, что здесь закономерно, в порядке вещей, как встреча со "стражем порога"[1905], что принадлежит моей слабости, маловерию, малодушию. Чувствую свою вину и пред Вами, что я, а не Вы, приближаюсь к этому жребию, которого так недостоин. Надо бы писать многое, многое, чтобы Вы конкретно постигли мое состояние, но думаю, что не нужно, п<отому> ч<то> Вы и так понимаете. Для меня несомненно, что я уже умер, прежнего меня нет. Если бы почему-либо посвящение не состоялось, мне все равно нечем жить; я себя изжил окончательно и совершенно, не могу существовать вне нового рождения. Но о нем трепещу, не умею думать. И весь этот огонь палит меня на фоне всей обыденной суеты, забот, беготни. В воскресенье в р<елигиозно>-ф<илософском> об<щест>ве читаю прощальное (конечно, неведомо для публики) кармасиновское "мерци"[1906] — свои диалоги[1907]. Все как-то мучительно больно. Просто не знаю, доживу ли, разве только милостью Божией. Не забудьте в молитвах, как и я Вас буду помнить в страшную и трепетную минуту. Боже, будь милостив мне грешному! Напишу Вам тотчас, если совершится. Да хранит Вас и семью Вашу Матерь Божия. Целую Вас. Люб<ящий> Вас С.Булгаков.

Порою посещает нечеловеческая тоска и тревога за Муночку гл<авным> обр<азом>, а затем так же чудесно отходит. Постигаю, что такое смерть.

636.     Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[1908] <3.07.1918. Петроград — Москва>

ВСЕ БЛАГОПОЛУЧНО, ТИХО, Я ЗДОРОВ, МИКА ЗДОРОВ, ДАЙТЕ ИЗВЕСТИЕ. ТРУБЕЦКОЙ.

637.     М.М.Морозов. Дневник[1909] <17.07.1918. Михайловское>

Тетрадь I-я (первая)

год

Михайловское. 1918 год. 17 июля (по старому стилю).

Сегодня мамины именины. С утра все слоняются без дела, по-праздничному. Пошли смотреть шмелиные гнезда. Когда Еня (Габричевский)[1910] приоткрыл гнездо, матка легла на спину, обороняясь, и, когда он коснулся палочкой ее животика, она выпустила длинную струю ядя. Еня сказал: "Яд". Сергей Васильевич в испуге отскочил. Успокоившись от страха, он сказал: "Подобно тому, как человек может раздавить стопой шмелиное гнездо, божества могут раздавить целые государства". Пошли смотреть на осиное гнездо на сирени. Когда кто-то сказал, что в одних ячейках еще личинки, а из других уже вышли осы, С.В. тотчас сформулировал: "Осы кладут яйца не одновременно, а понемногу." Он напоминает м-р Маргот Габричевских, который говорил: "ла терре ест ронде"[1911] <…>

Пошли купаться. Вернулись к завтраку. Юра[1912] подарил маме свои рисунки: в папке, на которой с одной стороны — орнамент из буквы "М" и маленьких сатиров; под буквой медальон с нашим домом: над медальоном ленточка с надписью "Маргарита". С другой стороны папки — вид нашего дома сквозь паутину. В папку вложена карандашная картина Юры "Пиета", которую он теперь нарисовал.

За завтраком заметил, что у Сергея Васильевича галстук новый, цвета сирени. Он за завтраком сказал: "горлицы очень изящны". После завтрака читал "Л’Ассомоир" Зола[1913].

Приезжал большевик на дрожках; вместе с ним на дрожках сидела девица в венке. Через некоторое время пришел другой большевик, хорошенький, с черными усиками. Они требуют планы и дали маме подписать "Опись" Михайловского.