Взывая к мифу

Нам не следует тут особо обращать внимание на несколько «прямолинейный» язык. Мы должны все время выискивать скрытый смысл, который состоит в том, что Данте один не может найти свой собственный путь через людские страдания. Ему нужен не просто устойчивый миф, который дает ему Вергилий, а такой миф, который он был бы способен полностью впитать в себя и использовать для своих целей. У проводника и путника не могут быть противоречащие друг другу цели или принципиально разные – с точки зрения культуры – мифы. Точно так же, будучи метафорическим Богом-отцом и Богом-сыном, психотерапевт парадоксальным образом должен оставаться простым и скромным другом, которому можно довериться.

Однако в один из критических моментов повествования Вергилий успокаивает своего друга. В более позднем эпизоде, когда Данте охвачен искренней и глубочайшей тревогой-тоской, он призывает:

Наставник мой!..
Не оставляй меня ты в тьме проклятой!

На что Вергилий отвечает:

Не бойся…
тебя я не покину
В кромешной тьме. Прими спокойный вид.

Такого рода утешение оставляет за пациентом ответственность за прохождение пути, не перехватывая ее у него. В своей собственной работе я доходил до схожих с этим стадий, когда пациент ужасно боится двигаться дальше из-за того, что он окажется более не способен вернуться назад или что я брошу его. В подобных случаях я могу сказать: «Я буду рад работать с вами до тех пор, пока это будет вам помогать». Так делается акцент на то, что я ориентируюсь в большей мере на активную помощь, а не на пассивность (что всегда является соблазном) или застой. Читая «Ад», впечатляешься тем, как держится Вергилий. Данте описывает это так: с его «улыбкой одобренья».

Путешествие сквозь ад

Начиная свое путешествие, они на время останавливаются в преддверии ада, там до них доносятся крики страданий тех, кто при жизни не отличался ни особой добродетелью, ни злодейством, а просто жил исключительно для себя. Это также те изгои, парии, которые не приняли ничью сторону во время неповиновения ангелов. С точки зрения современной психологии таких оппортунистов можно назвать «хорошо приспособившимися к жизни» – они всегда знают, как уклониться от проблем и неприятностей! Но Данте рассматривает их как грешников, у которых всегда «хата с краю». В результате они вроде теперь и не совсем в аду, но и не вне его. Джон Чиарди (John Ciardi) поэтому аттестует их следующим образом: «Навечно обреченные быть “непонятно кем”, они бесконечно мечутся в погоне за развевающимся знаменем, куда-то мчащимся перед ними сквозь наполненный пылью воздух; в этих метаниях их постоянно преследуют рои ос и шершней, которые жалят их, и при этом с них потоками льется кровь». Ад у Данте – место, где действует закон символического воздаяния: так как все эти оппортунисты не приняли ничью сторону, для них нигде и никогда не найдется какого-либо места. Чиарди отмечает: «Так как суть их греховности заключалась во тьме, то они и мечутся во тьме. Так как их преследует их собственное чувство вины, то они и преследуемы тучами ос и шершней»[132].

Чрезвычайно интересно отметить, что в классической литературе, будь то у Данте, или Софокла, или Шекспира, не встречается никакого сочувствия к сентиментальному или поверхностному представлению о совершенстве человеческой натуры. Эти авторы и творцы мифов видели в реальной жизни, как негуманно может относиться человек к человеку, поэтому они рассматривали то положение, в которое поставлен человек, как трагическое по своей сути. Любой герой, который не может быть назван ни добрым, ни злым, – как Пер Гюнт в первой части ибсеновской драмы – просто не живет истинной жизнью. Великие создатели великих драм всегда уделяли внимание тому, чтобы описываемое ими зло оказалось наказанным, но при этом они глубоко понимали те страстные чувства, которые заставляли людей преступать законы морали. Как и Ибсен, они все считали, что «требуется смелость, чтобы стать истинным грешником»[133]. Паоло и Франческа – любовники, оказавшиеся охваченными похотью, о которой Данте был предупрежден еще в самом начале поэмы, дают пример наиболее сложного случая ущербности человеческой природы, но они вызывают симпатию именно этой порочностью. Данте, точнее, его литературный герой, должен постичь в процессе своего путешествия сквозь ад то, как следует оценивать все то разнообразие греховности, которому он будет свидетелем. Опять же тут будет уместна аналогия: пациент психотерапевта учится справляться со своими проблемами (а не «лечить» их) частично благодаря тому, что аналитик очень хорошо знаком с типами человеческих расстройств, с тем, что святой Августин называл «страной несхожести».